Через десяток шагов он отворил одну из дверей и пропустил её вперед. А если быть точнее — практически протолкнул.

Зажегся свет, и перед ними предстал великолепный кабинет, стены которого от пола до потолка были забиты книгами.

Пока она переводила дух, благодарная Святым угодникам, что это хотя бы не спальня, Коршунов вошел следом и встал у одной из полок, стукнув по потрепанному корешку.

— Стоимость этой библиотеки варьируется от четырех до пяти миллионов долларов. Каждый экземпляр — уникален в своем роде и представляет особую ценность. Как ты относишься к древним рукописям?

Элиза молча уставилась на него, всё еще не понимая, зачем её приволокли в эту комнату.

— Кстати, парочка древнегреческих текстов в моей коллекции представлена в родном тебе армянском переводе. Твои предки умели обращаться с реликвиями. Жаль, история у них была плачевной. Любишь историю? — Нет. — Что так? Она ведь тесно переплетается с выбранной тобой профессией. — История — псевдонаука, угождающая вкусу тех, кто её писал и пишет.

Он слегка наклонил голову, немного подумал, сузив свои прозрачные глаза, и причмокнул, подходя ближе к ней.

— Смелые женщины, не боящиеся высказывать свое мнение, прекрасны. Но эта смелость должна быть оправдана. И рядом нужно иметь сильного человека, который подстрахует.

— Предлагаете самому меня подстраховать? — надоело играть в кошки-мышки, и хотелось поскорее поставить точку в этой затянувшейся ситуации.

Мужчина вдруг рассмеялся и цокнул языком, затем отошел к столу, на котором стоял стеклянный графин с коньяком. Налил неспеша в приземистый стакан, пригубил и отставил в сторону.

— А тебе интересно такое предложение? — Нет, Федор Алексеевич. — Вот видишь. Поэтому и не предлагаю, — его левая бровь изогнулась. — А, знаешь, ты стала ещё красивее.

Его поведение вгоняло в ступор, и от этого раздражало ещё больше.

— Не люблю пустые комплименты. — Вот как? Пустые? Так это выглядит в твоих глазах? — Да. Как если бы Вы сказали: какая симпатичная конфета. — И в чем проблема? — Вы не сказали, что она вкусная. Вы сказали — симпатичная. Каждый предмет имеет своё качественное определение. Остальные эпитеты бессмысленны. — Любопытная философия.

Она пожала плечами, не находя в этом ничего особенного. И с вожделением взглянула на выход в паре метров от себя.

— Но курьез в том, что тебя умной еще не назовешь. Раз уж ты стремишься к тому, чтобы оценили твои способности, а не внешность, я тебя огорчу, — усмехнулся этот дьявол, оскалившись. — Для умной ты совершаешь донельзя глупые ошибки. Не замечая того, что творится под носом. Поэтому, увы, пока что я могу сказать о тебе только так: красивая, темпераментная, неразумная. При этом, наверное, я верю, что ты сможешь достичь калокагатии[1]. Когда-нибудь.

— Если Вы закончили разбор моей личности, я пойду. Хорошего вечера.

Элиза успела взяться за ручку и даже приоткрыть дверь, когда вдогонку ей прилетело:

— И самая твоя глупая ошибка — это уход от достойного мужчины. Я имею в виду, если вдруг ты не поняла, твоего мужа.

Девушка скрипнула зубами, поражаясь наглости Коршунова, и покинула кабинет. Рваными злыми вдохами-выдохами пытаясь вернуть самообладание. Интриган! Нравится играть, забавляться, мнить себя всемогущим…

Вылетев на улицу, она целенаправленно высмотрела самый темный закуток, в котором легче спрятаться от посторонних, и достала из сумочки сигареты. Зажигалка никак не хотела поддаваться. И, уже заметно нервничая, Элиза раз за разом пыталась привести механизм в действие, порождая пустые щелчки.

Когда черноту осветило чужое огниво, тут же любезно предложенное ей, она вздрогнула в испуге и выронила содержимое рук. Но вздохнула с облегчением, когда в нежданном «спасителе» узнала Рому.

— Не планировала умирать от инфаркта в неполные двадцать восемь. — Тогда лучше не курить, чтобы его избежать. — Кто бы говорил, — красноречиво фыркнула, позволяя ему поджечь её сигарету, и наконец-то затянулась, прикрыв веки.

Судя по звукам, он тоже закурил.

Они не проронили ни слова, увлеченные процессом.

Девушка в очередной раз поразилась тому, как рядом с ним спокойно. Безопасно, надежно, защищенно. Это чувство, окутавшее плотным коконом, резко диссонирует с тем, что она испытывала еще пятью минутами ранее. И поэтому всё внутри дрожит от контраста. Но постепенно стихает в неожиданной компании.

— Ты не куришь, — вдруг произносит Разумовский твердо, вынуждая Элизу раскрыть глаза и посмотреть на него, чтобы в скудном подсвечивании тлеющего табака смутно рассмотреть, как длинные ровные пальцы вертят поднятую продолговатую коробочку. — Ты, скорее, играешься. — Ничего подобного, — девушка забирает сигареты и прячет их в сумку, забыв о неисправной зажигалке. — Это та же пачка, что и три месяца назад. Там на крышке скошенный угол. И в ней не хватает всего лишь четырех сигарет.