Девушка очень старалась расслабиться и провести свой последний среди этих людей вечер без напряжения. Максимально впитать атмосферу, чтобы запомнить свои ощущения и навсегда закрыть дорогу в данный сегмент.

Но взгляд её то и дело натыкался на Разумовского, который чересчур показательно обособленно стоял у окна, медленно потягивая свой крепкий напиток — если судить по бокалу, это виски или ром. Он тоже ловил глазами Элизу везде. На доли секунд они с размаху врезались друг в друга болезненными взорами. Растерянными, тоскливыми, ищущими. И тут же отворачивались.

Потому что правильно так — порознь.

Теперь она точно знала, что её решение было верным. И обязательно надо будет подписать бумаги о разводе перед уходом. Отныне у них разные заботы.

И не имеет значения, что ей колоссальным усилием воли удается не кинуться к нему, чтобы обнять, поддержать, сказать, как ей жаль, что это место досталось не ему…

Но вот, к нему подходит Лена, и девушка с грустью вспоминает, что Рому есть… кому утешить.

Остается только стойко вытерпеть несколько часов, затыкая истинные желания, не концентрируясь на том, как гулко стучит в груди сердце, отдаваясь шумом в ушах.

И как свербит, свербит, свербит натянуто и мучительно головокружительное разочарование…

* * *

Кто бы мог подумать, что следующий день принесет совершенно противоположный спектр эмоций и воскресит в ней кровожадную сущность той самой валькирии, коей её именовал бывший муж…

С чувством выполненного долга Элиза отнесла заявление на подпись начальнику отдела, а дальше — в установленном порядке передала вышестоящим инстанциям. Она как раз возвращалась обратно, когда ей позвонил Дашков и попросил срочно прийти в конференц-зал. Удивляясь его тону, девушка поспешила явиться. И была растеряна, застав в помещении глав двух «дочек» — Гордеева и Самойлова, сидящими рядом с «владыкой» Коршуновым. А напротив за продолговатым столом — начбеза, Алекса, Рому и Лену, копающуюся в ноутбуке, подключенном к проектору.

— Элиза, красота наша неземная, — скабрезно оскалился Федор Алекссевич, не преминув скользнуть по ней липким взглядом, — проходи, только тебя и ждем, звезда вечера.

Довольно многообещающее начало.

Она осторожно присела рядом с Лёшей и вопросительно уставилась на него. Тот пожал плечами, мол, не в курсе, сам в ожидании. Во всей этой суете подозрительно спокойной и даже радостной казалась только помощница Разумовского.

— Готово, — провозгласила она, и настенный экран вспыхнул кадрами видеосъемки.

Элиза с первой же секунды замерла, испытав невиданный шок. И чувствуя, как ледяные щупальца страха дразняще медленными выверенными движениями подползают к горлу.

На записи почти месячной давности была она. Затравленно озирающаяся по сторонам, девушка выходила из кабинета Ромы, прижимая к себе темную папку. И неестественно нервными шагами пересекала приемную.

Следующей локацией был коридор, по которому Элиза шла так же — лихорадочно подергиваясь, словно воришка, боящийся попасться.

Всё еще не понимая, что это, она ощущала, как пространство вокруг наполняется взрывоопасным напряжением…

— А вот записи экрана её компьютера с датами полученных и отправленных файлов. Заявка была представлена позже нашей, здесь наглядно показывается… — вещала Лена, теперь уже переключая слайды и короткие видео.

Самойлов тяжело вздохнул. Гордеев — сжал челюсть, уставившись на Элизу с плохо скрываемой злобой. Коршунов — улыбался. Так, будто пытался этой улыбкой что-то сказать, напомнить девушке.

— Беспрецедентный случай в нашем дружном коллективе, требующий моего непосредственного вмешательства, — флегматично протянул он и театрально вскинул брови. — Две фирмы участвовали в тендере, и одна украла у второй проект, представив почти идентичную заявку с немного заниженной ценой, что впоследствии помогло выиграть. Что ты на это скажешь, Элиза? Против тебя выставлены серьезные обвинения по ряду статей.

Она шокировано развернулась к Алексу, ища поддержки, но мужчина на неё не смотрел. Тогда девушка перевела взгляд на сидящего рядом с ним Рому и… дернулась. От исходящего от него обидного пренебрежения… Многоговорящего. Хлесткого. Как пощечина.

Резко отвернувшись, Элиза снова наткнулась на дьявольский блеск прозрачных глаз Федора Алексеевича.

И чуть не расхохоталась. Неожиданно пронзительно и четко увидев всю ситуацию со стороны. И себя, которую развели, как последнюю идиотку.

Пазл мгновенно сошелся.

Девушка опустила голову и тихо произнесла:

— Мне нечего сказать.

Гордеев, пострадавшая сторона, чей проект украли, выругался себе под нос, а Самойлов, выигравшая сторона, многозначительно хмыкнул.