Чутье подсказывало: сейчас не лучшее время для обдумывания. Но я не согласен. Отныне в моих руках все время мира. Вернее, жалкие крохи, которые остались до исчезновения. Ведь без Нади мир забудет меня. Вариант с фальшивым прошлым не объяснял мою зависимость от сестры. Почему ее внимание восполняло «меня»? Тоже трюк этой женщины, чтобы сильнее привязать меня к «дражайшей дочери»? Маловероятно. Версия разваливалась от простых вопросов. Кроме того, я не сын этой женщины. Значит, она не властвовала надо мной, как над остальными своими детьми. Как тогда она заменила воспоминания, как выкрала меня, как заставила мир забывать обо мне?

Вопросы множились также стремительно, как в прошлый раз, когда я искал связи между смертями «родственников», долгом и моим коротким сроком жизни.

Возможно, я поторопился? Может, Надя действительно моя сестра? Скорее всего, я знаю слишком мало, чтобы связать все воедино. Черт. Опять поторопился и поспешил с ответом.

Ноги затекли от долгого стояния на одном месте. Я двинулся вглубь леса. Мне нужно выбраться отсюда. Как можно скорее. Долг никуда не делся. Надя и я умрем через год, если я не вернусь. Нельзя сидеть и ждать чуда.

Хотя на него я только и надеялся.

???

Я лежала на жесткой кровати из сена и притворялась больной. Мама и папа проснулись с криками петухов. Утро началось с нравоучений, но я сказала, что плохо себя чувствую и что у меня нет сил. Матушка сразу отстала, отец же отстегал меня сквозь простыню, но я не дрогнула. Держалась за свою «хандру» до последнего, и он сдался.

Ирод… Спина и ноги адски болели. Я тихо всхлипывала, слезы собирались на подушке, под моим носом. Останутся синяки. Поболят недельку и пройдут. Как всегда.

Прождав долгие минуты, я скинула с себя простыню, надела сарафан и небрежно расчесала непослушные русые волосы гребешком, который хранила вблизи кровати. Тремя прыжками допрыгнула до двери. Та держалась на петлях из последних сил. Она повидала многое. Как рассказывал дедушка: в давние времена за ней прятались мои далекие предки, а эта избушка служила им «крепостью», защищала от опасностей извне. Мне нравилось считать расстояния в прыжках. Если встать посередине избы, то до двери как раз хватит почти двух прыжков. До моей и родительской кровати — столько же. Четыре прыжка, и я окажусь перед высокой печкой. С затопки минула ночь, но запах гари беспокоил ноздри до сих пор. Четыре прыжка к другой стене, и меня встретит обеденный стол. В такой крохотной избушке ютилось три человека: я, матушка и отец. Раньше с нами жили бабушка и дедушка, но одна испустила дух еще до моего рождения, а второй почил совсем недавно. Два дня тому назад.

По сей причине я и «хандрила» от барщины. На лживую улыбку не хватало никаких сил, и в сердце жила вера: дай мне повод, разозлю хозяев по глупости.

Вечером мне влетит из-за моей лености, но отец бил меня и без причины. В выходной, когда запрещено работать даже в своем поле, он обычно напивался с друзьями, возвращался домой с прутиком и хлестал меня по спине, приговаривая за пятнышки на одежде, да за непослушные волосы. Доставалось и матушке. Она покорно сносила все невзгоды и благодарила отца за милость.

От ее раболепства меня тянуло опустошить желудок прям перед ними двумя. Хотелось посмотреть, что скажет она и что сделает он. Хотя и так понятно.

Я прильнула к двери и вслушалась к приглушенным разговорам. Голоса отличались от отца и матушки. Значит, говорили соседи. Мне не терпелось вырваться наружу, но я усмиряла себя. Нельзя. Он ждет за дверью. Приготовил прутик или ремень и ожидает, пока я выйду. Отец не раз ловил меня на лжи. Я прибегала к «хандре» всякий раз, как не хотела прислуживать хозяевам. И в один день отец подгадал и застал меня на выходе из избы. Он повалил меня на землю, отхлестал со всей силы, а после потащил в поместье Вороновых, несмотря на мои слезы и мольбы. С тех пор он медлит перед уходом, верит, что поймает.

Я простояла у двери немерено времени. Чутка приоткрыла и высунула голову. Никого. Даже соседи убрались восвояси.

Вдохнув свежего воздуха, выскользнула наружу, закрыла за собой дверь и обошла избушку. Мы жили на границе с лесом. Домишко наполовину утопал в плотно натыканных деревьях, а второй половиной выходил на бескрайние поля. На них из земли вырастали другие избушки и землянки. Между ними тянулись тропинки. Дальше, примерно в часе ходьбы, у пруда стояло поместье хозяев — Вороновых. Оно высилось над приземистыми домишками и, казалось, соперничало с деревьями в высоте. Трехэтажное, кирпичное с белыми колоннами и треугольной крышей. По словам дедушки, он вместе с друзьями строил его. Закладывал кирпичик за кирпичиком годами.

Я свернула в сторону леса. Из него раздавалось отчаянное чириканье, и я последовала за ним, как за путеводной звездой.

Чириканье вывело меня к птенцу. Он валялся на влажной земле — вчера прошел дождь. Едва увидела его и не наступила. Густые кроны стелились над моей головой, закрывали от безжалостного солнца. В лесу царил полумрак. Сюда не пробивались лучи солнца, потому влага держалась дольше. Но если небо закрыто листьями, как тогда капли проскользнули между них? Вопрос без ответа. Дедушка рассказывал былины о неведомых зверях из леса, о духах, что прятались от человечьих глаз, о чудищах в темных переплетениях корней. Лес всегда казался мне иным миром. Далеким, но таким близким нашему.