Мера перегнулась через край крыльца, переводя дыхание.

— Какого хрена ты убегал? — спросила она. — Почему?

Он с шумом дышал.

— Я хотел побыть в одиночестве.

— Да неужели, — отрезала Мера, стараясь отдышаться. Он осмотрела Бенедикта, сад и бескрайний вид на океан за ним.

Ночь окутала деревья и цветы вокруг него темно-синей мантией, темнота образовала идеальное полотно для неоновых узоров, расцветающих на листве.

Мера моргнула, осознав, что Бенедикт ступил в радужный сад, который демонстрировал тысячи различных узоров в темноте, прорывающихся сквозь ночь. В центре сада красочное свечение растений отражалось в черной, как смоль, воде небольшого пруда.

Все это место выглядело настолько необычно, что у Меры перехватило дыхание.

— Вау…

— Тео любил это место, — рассеянно пробормотал Бенедикт, и только тогда Мера заметила фиолетовые пылинки, блестевшие на его коже — рисунок, слишком похожий на рисунок Баста.

Очарованная, она вышла в сад, трава покалывала босые подошвы ее ног.

Бенедикт стоял посередине поляны, перед рядом каменных арок, ведущих к обрыву. Шум волн внизу создавал жуткий фоновый шум.

— Ты в порядке? — с беспокойством спросила Мера.

Беспокоиться о сидхе, особенно о таком как Бенедикт, может быть глупо, но тем не менее она волновалась.

Он невесело засмеялся.

— Я уже долгое время не в порядке, детектив.

Мера осторожно подошла ближе, стараясь его не напугать.

— Зачем мы здесь, Бен?

Изучая свои ботинки, он засунул обе руки в карманы.

— Я убил Тео и своего отца.

Что за черт?

Мера задумалась, хотя не до конца верила ему.

Наручники у Баста, поэтому она пока не могла арестовать Бенедикта. Однако, если бы он решил напасть, она не успела бы достаточно быстро достать пистолет, и единственным выходом для нее оставалась жуть.

Она посмотрела на воду в пруду.

Да, у нее бы все получилось.

Хотя Бенедикт и не рвался в бой. Было слишком удачно выбранное время для признания. Он словно завернул его в подарочную бумагу и предоставил ей на серебряном блюде.

— Нет, — ответила она. — Я на это не куплюсь.

Он нахмурился на нее.

— Разве это имеет значение? Я признаю свою вину.

— Ты кого-то покрываешь.

Отвернувшись, Бенедикт лениво заходил кругами. Он уперся руками в бока, приподняв плечи.

— Разве правда кому-то принесла пользу?

Мера не клюнула на наживку.

— Почему вы с Корвусом так стремитесь взять на себя вину за то, чего не совершали?

— Я виновен. Я предполагал, что детективы более прагматичны.

— О, мы такие. — Она постучала себя по виску. — Вот почему я не купилась на твое признание.

— А это имеет значение? — Бен уставился на каменные арки, ветер развевал полы его пиджака. В его взгляде читались потеря и горе одновременно. — Пожалуйста, арестуйте меня тихо. Мне бы не хотелось портить коронацию моего брата.

И тут до нее дошло.

Бен любил своих братьев настолько, что готов был сесть за них в тюрьму. И Корвус тоже. Именно поэтому он и сдался. Чтобы защитить…

У нее перехватило дыхание.

— Это Леон, верно?

Распахнув рот, Бенедикт уставился на нее с неподдельным ужасом. Казалось, он пытался подобрать слова, но не мог сформулировать ни одного предложения.

— Чепуха, — наконец выдавил он. — Я признался…

— Он пожертвовал своей свободой и независимостью, чтобы присматривать за всеми вами, — сказала Мера, и кусочки головоломки сложились вместе, когда она осторожно подошла ближе к Бену. — Сейчас вы оба делаете для него то же самое.

Бен стиснул челюсти.

— Ты не понимаешь. Леон не такой, как отец. В конце концов, он придет в себя.

Ах, вот оно что.

— Если он стоит за убийствами, ты должен сказать мне об этом прямо сейчас, — настаивала Мера угрожающим тоном, хотя была не в том положении, чтобы угрожать ему.

— Дело не в «если», детектив. — Он нахмурился на нее, как на сумасшедшую. — Дело в «почему».

Леон получил корону и больше власти, чем любой фейри в Холлоуклиффе, и все потому что его отец умер. Итак, первое преступление имело смысл. У него имелся мотив и возможность, но зачем убивать Теодора? Зачем подставлять Корвуса? И прежде всего, зачем инсценировать покушение на собственную жизнь?

Леон любил своих братьев, многим пожертвовал ради них. Глупо было убивать монаха.

Нет, вычеркните это.

Это было безумие.

— Монстр мертв, — пробормотал Бен, подходя ближе к пруду и наблюдая за своим отражением в черной, как смоль, поверхности. — Да здравствует монстр.

— Ночная кровь, — поняла Мера. — Она завладела им.

— Может быть, это корона. — Бенедикт небрежно пожал плечами. — Мама всегда говорила, что здравомыслие — это признание того, что этот мир извращен. Безумие — это вера в то, что мы все контролируем.