Шрифт:
Мы поехали по ночному городу. Фомич задумался. Я решил его расшевелить.
— А Лисоцкий не ожидал все-таки такого фиаско,— сказал я.
— Фигаско,— сказал Фомич.
Я не понял, шутит он или нет.
— С него как с гуся вода,— сказал я.
— То-то и оно,— вздохнул Фомич.— Ну, бог его простит.
На платформе мы обнялись. Фомич был добрым человеком. Он меня пожалел.
— Поехали, Петя, со мной,— предложил он.— А то пропадешь здесь. Ей-богу, пропадешь.
— А семья? — спросил я.
— А наука? — сказал Фомич.— Если любит, приедет.
Последние слова относились к моей жене. Но все-таки я не поехал. Сдержался.
Поезд свистнул, ухнул, зашевелил колесами и унес Фомича в деревню Верхние Петушки. Красный огонек последнего вагона еще долго болтался в пространстве! пока я стоял на платформе.
12. ПОЛУЧАЮ ПИСЬМО
— Поздравляю,— сказал шеф на следующее утро.— Наверное, гора с плеч свалилась?
У меня не было такого ощущения. Я все вспоминал бескорыстные глаза Фомича.
— Ладно, Петя,— сказал шеф.— Побаловались подковами и хватит. Нужно думать о диссертации.
А мне совсем не хотелось думать о диссертации. Мне хотелось думать о том, как бегают по кристаллической решетке электроны, как они друг с другом сталкиваются, перемигиваются и бегут дальше, взявшись за руки и образуя электрический ток. Мне хотелось понять их намерения и залезть им в душу, как сказал бы Фомич. Я понял, что, если не залезешь к ним в душу, ученого из тебя не выйдет.
С Бруммом было почти покончено. Только Лисоцкий взял его на вооружение и спешно вставлял в свою диссертацию. Он все подковы извел, но никакого толка не добился. Пробовал ко мне подъезжать, выяснял, не было ли у Фомича какого секрета.
— Был,— сказал я.— Бескорыстная преданность науке.
Лисоцкий обиделся и больше меня не беспокоил. Тем не менее сделал несколько докладов по Брумму в разных организациях и, кажется, даже заключил с кем-то договор.
А я стал спокойно обдумывать свой опыт по анизотропии. Я всю зиму думал. Смотрел, как падает снег. Слушал, как шумит ветер. Это мне здорово помогало. К весне я придумал. Я уже знал, что будет, когда я все подсоединю и включу приборы. По-другому быть не могло. Конечно, это не эффект Брумма, но все- таки.
Со мною все как-то стали по-другому обходиться. Уже не пихали во всякие дырки. Зауважали, что ли?
Даже Рыбаков однажды сказал:
— Слушай, Петя, а ведь ты начинаешь прорезаться.
С чего он взял?
Наконец наступила весна, и я собрал схему. Когда я все включил и вставил образец в держатель, стрелки приборов исполнили тихий танец и застыли там, где я хотел.
Потому что я очень этого хотел.
Я и не заметил, что собрался народ. Все стояли молча, как тогда, при опытах Фомича. И не все еще верили в результат.
— Удивительно,— сказал шеф.
— Мистика! — сказал Лисоцкий.— Фомич номер два.
— Кстати, о Фомиче,— сказал шеф.— Он снова нам написал.
— Ха-ха-ха! — сказал Лисоцкий и ушел. Наверное, разволновался.
— Это не нам, а только мне,— сказал я, открыв письмо. Там было написано:
«Здравствуй, Петр Николаевич! Спешу поделиться радостью. Плазма у меня пошла. Бился всю зиму. Пошла, родимая! Вчера растопил печь березовыми полешками, угольку добавил и выскочил на крыльцо. Смотрю, а над трубой в магнитной ловушке — голубой шарик! Висит, стервец, как звездочка или планета, и потрескивает чуток. Я чуть не заплакал от радости. Долго висел. Я снежок слепил и запустил в него. Тут он и взорвался. Полное небо искр. Как салют в честь Дня Победы. Напиши, как идут исследования. И приезжай летом отдохнуть. Разберемся с твоей анизотропией. До скорого свидания. Остаюсь твой Василий Смирный».
И я тоже чуть не заплакал, представив себе, как чуть не заплакал Фомич.
13. ПИШУ ДИССЕРТАЦИЮ
В конце концов мне все-таки пришлось писать диссертацию. А в диссертации следовало указать, как это у меня получился такой удивительный для науки результат. Я сел и написал честно. То есть по сути честно, а в подробностях немного приукрашивал. Чтобы диссертацию интересно было читать.
Там все было по порядку. Как я получил от Фомича письмо, как поехал в Петушки, как вернулся обратно и что из этого вышло. В результате у меня получилась первая глава диссертации. Я назвал ее «Введение в историю проблемы».
Шеф прочитал мое «Введение», как детектив, не отрываясь. Я никогда не видел, чтобы он с таким интересом читал научные работы. При этом он хохотал, вытирая лоб платком. Тем самым, о котором я уже упоминал.
Шеф прочитал, откинулся на стуле, и лицо его стало серьезным.
— Петя, что это такое? — спросил он, указывая на диссертацию.
— Диссертация. Первая глава,— сказал я.— Там же написано.
— Петя, вы когда-нибудь видели диссертации? — спросил шеф.
— Видел,— ответил я.— Они все скучные. А у меня нет.