В центре, под рыцарским стягом, как раз напротив выходящей из леса дороги, был стан самих «братьев», в походах они обычно держались обособлено от союзников, как бы подчеркивая свое право всеми командовать. Рыцари с оруженосцами, и кнехты — арбалетчики, копейщики и мечники. Вот эти сражаться будут до последнего, как голодные псы дерутся за кость, и пощады не станут просить, как и давать ее никому не будут, даже псковичам, что кресты на шеях носят. Потому что русичи в их глазах схизматики и еретики, что хуже язычников и басурман, и в том куда дальше будет направлен крестовый поход, никто не сомневался. К «воинам Христовым» постоянно прибывали в Ригу пилигримы, желающие надеть белые плащи, или послужить епископу со своими родовыми гербами, намалеванными на щитах. И кнехтов хватало в рядах, ведь любой из крещеных язычников почитал за великую честь примкнуть к ордену, что его сразу возвышало в глазах бывших соплеменников. Строгий устав делал из всего этого разно-племенного воинства страшного врага — воевода за последние десять лет уже четыре раза сходился в ратях с «меченосцами», и вот уже пятая встреча…

— Ничего, подождем. Седлать коней начнем, как луна вон за тот дом зайдет, где талабы постоем стоят. Там и сено, и оно должно загореться, как только мы на вылазку пойдем, и сечу устроим. Тогда в суматохе кто-то головню из костра и кинет, это будет легко проделать. Лишь бы рыцари не увидели наших приготовлений, а то заподозрят, и встретят конно, людно и оружно. Тогда врасплох не застигнем, и потери понесем изрядные.

Даже перед первым своим в жизни боем Всеслав Твердятович не волновался как сейчас этой ночью. Вражеский лагерь угомонился, только горели костры, ходили караульные, да на снегу в сполохах пламени виднелись палатки и поставленный для командора шатер. И вряд ли крестоносцам там холодно — слуги постоянно нагружали алыми углями жаровни и таскали их вовнутрь, чтобы господа под легким полотнищем не мерзли. Так что атаковать нужно сейчас, пока все спят, промедление грозит чреватостями. И псковичи с эстами готовы, хотя все стараются соблюдать тишину, даже собак закрыли в домах, чтобы лишний лай не подняли. Коней заседлали тихо, свели к воротам от которых оттащили бревна и вытащили тяжелые засовы. Теперь только толкнуть воротины и конница вырвется в поле. Всего два десятка дружинников — четырнадцать русских и полудюжина эстов, да сам воевода со старым холопом Тишкой, все в бронях, с мечами, в полном снаряжении, но без плащей — не нужны они в схватке, только мешать будут. Кольчуги лучшими псковскими и новгородскими мастерами сплетены, каждая из них много гривен стоит. Шеломы кованые, у самого воеводы стальная личина, у всех стрелки опущены, чтобы от поперечного удара мечом лицо оберечь. Щиты легкие, овальные — тяжелые миндалевидные годны для пешей схватки, в конной сшибке, если нужно будет, их за спину не закинешь. Да из клееного, с костяными накладками, боевого лука стрелять будет неудобно, мешкотно — когда движения быстрые особенно нужны. А так к сшибке все готовы, только копья наклонены, чтобы кто-то из глазастых караульных прапорцы не заметил и тревогу раньше времени не начал.

У воротных створок застыли шесть дюжих эстов — им доверено их распахнуть, и первыми выскочить из городища. И бежать за всадниками что есть мочи, дабы не отстать и вместе с ними в бой вступить. Остальные ополченцы, числом в три дюжины, следом за дружиной поспешать должны, в бою каждое копье и топор на счету будет. За тыном из заостренных кольев никого не останется, кроме мальчишек, стариков, непужливых баб и девок — со стен шуметь будут, там видимость создавая, что ратные людишки еще внутри тына остались. Всякое в битвах бывает, и даже такую незатейливую хитрость враг может всерьез воспринять.

— Все, ждать больше не стоит. Други, настало наше время. На коней садимся, пора в поле выходить.

Воевода легко запрыгнул в седло, показывая пример, одновременно с ним, позвякивая кольчугами, усаживались дружинники, а эсты уже толкали воротные створки на всю ширь, и выбегали наружу — перед отрядом теперь простиралось поле, где непонятно что ждет — победа или смерть с горшим поражением. Но воевода уже о том не думал, дал шенкеля застоявшемуся мерину и первым на рыси поскакал за ворота. За ним тронулись дружинники, и каждый с опущенным копьем, жало которого было отведено пока в сторону, последовал на битву. С десяток биений сердца во вражеском лагере было тихо, потом начался переполох. Всеслав Твердятович, памятуя наставление и уговор «князя» крикнул во всю мощь своей глотки:

— Лайне-Лембиту! Лайне-Лембиту!!!

За спиной этот же клич проорали дружинники и выбегающие из ворот эсты, что торопились как можно быстрее достигнуть противника. И тут же раздался отдаленный раскат грома, и весь рыцарский стан залил алый цвет, идущий сверху — туда в небеса взлетал небольшой алый шар, чудо-дивное, рассыпая в стороны искры.

И тут же донеслись со стороны леса громкие крики:

— Лайне-Лембиту! Лайне-Лембиту!!!

И в свете чудного «греческого огня», каков он на самом деле воевода не знал, так как ни разу не видел, как и все псковские дружинники, даже сам князь Владимир Мстиславович, стало видно все происходящее. От леса бежали люди, на дороге показались упряжки, саней было полдесятка — лошадей нахлестывали, Всеслав Твердятович разглядел сидящих в них людей, но только не понял, зачем все это — удивился несказанно.

В рыцарском стане началась суматоха — кнехты сбегались к шатру командора, там спешно затягивали подпруги на оседланных конях — все же не беспечны были «братья», быстро опомнились, врасплох их не застали. Вот только светящийся шарик на небе отвлек их внимание — как любого человека, который никогда в жизни подобного зрелища не видел. И снова стало темно — свет с неба перестал изливаться, как Лембиту и предупреждал.

Но и не нужно было — вспыхнул сарай с сеном, огонь начал разгораться, языки пламени поднялись высоко, освещая поле начавшейся битвы. Да, именно так — первыми вступили в бой эсты, избивая крестоносцев, что скрывались за выставленными дощатыми щитами. Дружина уже накатывалась на лагерь крестоносцев, сбиваясь в клин — таким построением легче сминать не только кнехтов, но и опрокинуть рыцарей копьями, единым напором. Да и враг времени зря не терял — примерно с десяток всадников в белых плащах, с копьями наперевес были готовы вступить в схватку.

Опоздали схизматики, хода им уже не набрать, только в седла уселись. Остановить рыцарскую конницу, если та с рыси в галоп перешла, невозможно — сомнут даже княжескую дружину, особенно когда в равных силах. А вот сейчас все наоборот — у него вдвое больше всадников, да на галопе уже идут, а «меченосцы» только шагом тронулись, уставив длинные копья.

— Бей схизматиков! В копья берем, в копья!!!

Воевода не сдержался, яростно выкрикнул, нацелив копье с развевающимся праворцем на идущего на него рыцаря, что занял место по левую сторону от командора, предводителя вражеского воинства. Покрепче сжал ратовище копья, направил «жало» в закрытый шлем, в щелях которого появлялся парок от теплого человеческого дыхания. Удар требовал неимоверной точности и силы, ведь убить рыцаря неимоверно трудно — доспехи на них хорошие, к тому же грудь прикрыта небольшим треугольным щитом с намалеванной эмблемой ордена — алый меч, над которым расположен небольшой крест. Живот прикрыт высокой лукой седла, которая является хорошей защитой. И даже сильный удар крестоносца не свалит на землю — высокая лука подпирает и защищает тело со спины. Единственное, что действительно смертельно опасно для рыцаря в поединке — точный удар по шлему, плотный, мощный, не вскользь. И тогда если не убьешь супостата, то здорово его оглушишь, да так, что тому не до драки станет, если с седла не выпадет, то «мешком» безвольным опустится. А по такому рубить уже надобно, и не мечом, а секирой, с одного удара к пратотцам отправить, потому что второго раза в стремительной конной сшибке может и не представится.

Хрясть, и копье вывернуло из руки, даже крепкие пальцы его не смогли удержать. Но воинское умение с изрядным опытом сыграли в пользу воеводы — он попал точно в шлем. И туда, куда и целил — в прорезь для глаз, хотя в последний момент рыцарь попытался качнуть головой. Но к такому нехитрому действу Всеслав Твердятович был заранее готов — чуть качнул копье в сторону, как в юности учили в «молодшей» дружине. Там такие скачки устраивали, с коня бегущего волка за холку голой рукой хватали, молодчество удалое всем показывая. Да на полном скаку в кольцо малое копьем попадали, к которому девичий плат был привязан. Учили «добро», сил не жалея, и выучили — и сейчас он первым ударом рыцаря «завалил», и судя по всему, насмерть. Но если и не так случилось, то скачущие за спиной дружинники его «работу» сейчас доделают — обязательно оглушенного противника добьют копьем, мечом или секирой рубанут.