Шрифт:
— Ничего не замечаешь?
— Нет. На что смотреть?
Ян включает запись.
Внимательно наблюдаю за движением вооруженной руки.
— Не понимаю, что тебя привлекло?
— У него, похоже протез, — сухо сообщает Ян и откидывается на спинку стула. — Как ты считаешь?
— Протез?
Рука в перчатке. Сначала я думала, он не хотел марать рук, поэтому надел.
— Посмотри, как держит нож. Указательный и средний палец работают как бы вместе. Но сгибаются не так, как остальные.
— Ты прав…
Рука правая.
Бросаю взгляд на руку Яна, не сдержавшись.
— У него нет пальцев, — бормочу в шоке. — Если это босс… Он прилетел лично, Ян. Чтобы пытать Германа. Он требовал отрезать палец тебе. Ты хочешь сказать, это совпадение?
У меня такой серьезный вид, что Ян ставит видео на паузу.
— Ты за дуру меня держишь? — шепчу я. — Да?
— Я знаю столько же, сколько и ты. Я никогда с ним не встречался! Прекрати на меня так смотреть! Согласен, совпадением это быть не может, но я не знаю, кто он.
Ян резко встает, и отходит от стола.
Несколько секунд думает, потирая подбородок.
— Туманов! Подойди, — к Яну подходит мужчина лет тридцати, заменяющий Германа. — Установи круг лиц с доходом моего уровня с протезированными пальцами — указательным и средним на правой руке. Место жительства, рождения не имеют значения. Как можно быстрее. И подайте машину…
Туманов уходит.
Взволнованно встаю и подхожу к Яну. О, боже… Это ведь гениально и просто — такая особая примета, которую толком не спрячешь. У Яна есть возможности найти такого человека. И каковы шанс, что сверхбогатых мужчин с протезами окажется несколько?
Ноль.
Кладу руку на спину, и мы с бывшим переглядываемся.
— Мы скоро все узнаем, — хрипло обещает он.
Глава 31
— Я еду к Герману. Он может что-то вспомнить.
— Можно с тобой?
Ян пожимает плечами, мол, пожалуйста. Вряд ли я там нужна, это моя дань уважения человеку, который дал шанс мне спастись. Лишь бы рассказал что-то полезное.
Ян нервничает, хотя перед встречей говорил с лечащим врачом.
Германа перевезли в частную клинику закрытого типа. На больничной койке он почти сливается с простыней. Похож на каменное изваяние: такой же невозмутимый на пороге смерти, как всегда.
— Герман! — Ян наклоняется, пытаясь добиться реакции и кидает врачу, когда ее не следует. — Он точно в сознании?
Присматриваюсь к закрытым глазам с морщинками в уголках. Лицо расслабленное, но между бровями все равно вертикальная черта.
Что ему снится? Последний бой? Или темнота, в которой ничего нет?
Для меня самым страшным моментом стала не та картина, где я ползла и рыдала, а он остался отражать нападение. А то, чего я не увидела. Когда Герман перед самым обменом получил смертельный удар в живот.
Вот это настоящая подлость, лишать надежды и так измученного человека.
Это не просто подлость.
Это месть. Теперь уверена.
Герман слегка приоткрывает глаза.
— Ты как? — Ян кидается к нему, как голодная гиена. — Можешь говорить?
— Да…
У него хриплый, тихий голос, который с трудом можно узнать.
— Тебя пытал человек с протезом пальца?
— Да.
— Ты его узнал? — вмешиваюсь я.
— Нет…
— Что ты им сказал, Герман? Что они выбили?
Перед ответом Герман собирается с силами. Повезло, что его быстро вытащили — меньше, чем за сутки. Иначе бы замучили.
— Ничего, Ян…
Бывший выпрямляется, недоверчиво глядя на него.
— Ты лжешь.
— Нет… Нет, Ян…
Он пытается что-то добавить.
— Мне кажется, тебе не стоит давить, — беру Горского за локоть.
— Это ложь! — орет Ян, резко отдергивая руку. — Ты не мог молчать почти сутки под пытками! Просто скажи, что они знают, Герман!
Он наклоняется снова, хватая за плечи, встряхивает, но больше Герман ничего сказать не может. Глаза закатываются, он хрипит. В палату вламывается врач, Яна оттесняют в сторону.
— Этого не может быть, — повторяет он с таким видом, словно его предали.
— Почему ты ему не веришь? Ты же видел, на видео он молчал.
— В том и дело, Вера, что я видел! Пятнадцать минут из почти двадцати четырех часов! Думаешь, он молчал под пытками сутки? Северного раскололи за несколько часов!
— Не злись, ладно? — примиряюще выставляю руки перед собой, что-то он разошелся, а мы в больничном коридоре, между прочим. — Может, у него ничего и не спрашивали, не думал об этом?