Сын

Семья девятилетнего Гилье переживает нелегкие времена. Его мама, стюардесса, уехала за границу и пропала, а отец, авиамеханик, потерял работу. Он очень огорчен, что его сын равнодушен к спорту и погружен в странные фантазии. И правда, Гилье хочет стать… Мэри Поппинс. Что ж, казалось бы, в девять лет не зазорно верить в волшебство. Но его учительница подозревает, что все не так просто, и вместе со школьным психологом начинает распутывать эту почти детективную историю.

Оказывается, самое трудное для умудренных взрослых — поверить ребенку на слово, а для ребенка — терпеливо опекать ранимых и недогадливых взрослых. Поймут ли они в конце концов друг друга? И можно ли надеяться на рождественское чудо?

Повесть Алехандро Паломаса переведена на два десятка языков. Книга получила несколько престижных литературных премий, в том числе Национальную премию Испании в области детской и юношеской литературы.

Alejandro Palomas

UN HIJO

Автор иллюстраций Тео

Translation rights arranged by Sandra Agenda Literaria, SL

All rights reserved

Все началось в день, когда сеньорита Соня задала один вопрос. В окне висело желтое солнце, очень большое, и листья на пальмах шевелились, и это было очень похоже на папу, когда он встает пораньше, ведет меня в школу и у ворот показывает мне руками «пока-пока», и, потому что уже зима, папа в зеленых перчатках.

Сеньорита Соня встала из-за своего стола, а этот стол учительский, потому что он самый большой, и два раза хлопнула в ладоши, и вокруг разлетелся мел. А еще она чуть-чуть покашляла. Назия говорит, что это от мела, от него в горле становится так, словно ты наелся песочного печенья, и слюна пересыхает, и иногда, если не выпить воды, тебя вырвет прямо на рубашку.

— А теперь, пока не началась большая перемена, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос, — сказала сеньорита Соня.

И повернулась к доске, взяла красный мелок и написала очень большими буквами:

Мы вмиг подняли руки. Мы все, даже Хавьер Агилар, а у него только одна рука, потому что вторая так и не отросла, когда он родился, но той, которая отросла, он машет вот так, очень быстро. Сеньорита покачала головой — один раз, и еще много раз, больше пяти.

— Дети, давайте-ка по очереди.

Мы начали с первого ряда парт и дошли до самого последнего, где сижу я. Сеньорита всех записала:

Когда очередь дошла до меня, Матео Нарваес рыгнул, и все засмеялись, но тут же примолкли, потому что сеньорите ничуть не нравятся рыгание и пуканье, и она сделала головой вот так, и сказала: «Т-с-с, Матео», два раза.

А потом посмотрела на меня:

— Гильермо?

Назия толкнула меня в бок и засмеялась, прикрыв лицо обеими руками. Она всегда прикрывает лицо, потому что говорит, что в Пакистане, когда девочки смеются громко и с открытым ртом, это плохо, и родители сердятся.

— Мне… мне хотелось бы стать Мэри Поппинс, — сказал я.

Сеньорита прижала руку к горлу, и я подумал, что у нее, наверно, ангина и горло разболелось, но не успел ничего спросить, потому что тут же зазвенел звонок и мы полезли в рюкзаки за бутербродами, чтобы выйти во двор.

— Гильермо, останься на минутку, сделай мне одолжение, — сказала она. И добавила: — А вас, ребята, я отпускаю.

Когда все ушли, сеньорита подошла к моей парте и села за парту Артуро Саласара — он уже очень давно не был в школе, потому что однажды мы пошли на экскурсию в музей, где хранится много планет, и он свалился с лестницы и сломал руку, пять зубов и два пальца.

— А расскажи-ка мне, Гильермо, поподробнее про то, что тебе хотелось бы стать Мэри Поппинс, когда вырастешь… — сказала она.

Я ничего не ответил, потому что Назия, а она по вечерам часто сидит в мини-маркете за кассой, вместе со своей мамой, и много знает про взрослых, в общем, Назия говорит: когда покупатель замолкает, но в конце его голос подпрыгивает, то, значит, еще не все сказал, и надо подождать, потому что он думает.

— Может, тебе больше понравилось бы стать… кем-нибудь еще? — спросила сеньорита и потрогала свою веснушку, она у нее в уголке рта.