— Нет, сеньорита.

Сеньорита Соня сделала носом «м-м-м» и улыбнулась. И тут я вспомнил мамины слова: иногда, когда люди — но не дети — замолкают, это бывает не потому, что они все сказали, а потому, что они молчат, чтобы не задохнуться или еще почему-то, а почему, я сейчас уже не помню, так что я опять промолчал.

— А скажи мне, Гильермо, — сказала она, выдохнув через нос, как кот сеньоры Консуэло, нашей привратницы, то есть она уже не наша привратница, потому что мы переехали и теперь живем в другом месте. — Почему тебе хотелось бы стать Мэри Поппинс?

— Потому что она летает, сеньорита.

Сеньорита сделала губами «м-м-м», немножко почесала лоб.

— Но ведь птицы тоже летают, правда?

— Да.

— А птицей тебе стать не хочется, верно?

— Нет.

— А почему не хочется?

— Ну-у… потому что, если бы я был птицей, я не смог бы стать Мэри Поппинс.

Сеньорита еще раз выдохнула носом и, потому что она больше ничего не говорила, мы оба снова замолчали, надолго. Потом она скривила рот набок, как мой папа иногда, и откашлялась.

— Скажи-ка, а еще почему тебе хотелось бы стать Мэри Поппинс?

— Ну-у… потому что у нее есть говорящий зонтик, и старинный чемодан, из него выскакивает мебель, много-много мебели и вся бесплатная… и еще у нее есть сверхспособности, и от них вещи сами укладываются в комод… а еще потому что, когда она не на работе, она живет в небе, но, правда, она еще ныряет в море с рыбами и осьминогами.

— В небе?

— Ну да.

Сеньорита закрыла глаза, медленно-медленно. А потом провела рукой по моей голове вот так, словно хотела растрепать всю прическу.

— Гилье, — сказала она. — Ты ведь знаешь, что Мэри Поппинс… волшебная, правда?

— Конечно.

— Я хочу сказать, что она не такая, как мы.

— Да.

— Я вот что этим хочу тебе сказать: Мэри Поппинс — сказочный персонаж, как Супермен, или как Гарри Поттер… Или как Губка Боб [3] . В смысле, они существуют, но их не существует. Понимаешь?

— Нет.

— В общем, они не такие, как мы, потому что они существуют только в воображении, — сказала она. А потом: — Или… это то же самое: мы не можем их потрогать, потому что они… придуманные.

— Но Мэри Поппинс существует.

— Да-а?

— Да.

Она посмотрела на меня и слегка улыбнулась:

— И где же она?

— Где сейчас, не знаю, но живет она в Лондоне, потому что там говорят на английском. Я с ней познакомился. В августе, когда были длинные выходные на Успение, мама и папа возили меня к ней. Она жила в театре со своими зверюшками и пела. А когда она допела до конца и все ушли, она разрешила нам зайти к ней в комнату и рассказала мне много всякого.

Сеньорита потрогала свою веснушку.

— Ах вот как, — сказала она. А потом: — И что же она рассказала, например?

— Вообще-то, сеньорита, это секрет.

Тут зазвенел звонок, он значит, что мы уже потратили половину большой перемены, и сеньорита снова посмотрела на большие часы, они висят над доской.

— A-а, — сказала она. Замолчала и как будто задумалась, стала очень серьезная, а потом отвернулась. — Ну хорошо, иди во двор. А то перекусить не успеешь.

Пока я убирал учебники в шкаф и доставал из коробочки бутерброд, она отошла, села за свой стол, стала что-то записывать в ежедневник, а я вышел в коридор. Назия ждала меня у туалета.

Когда я подошел, она взяла меня за руку и спросила:

— Почему так долго?

— Да так, нипочему.

— Сеньорита тебя наказала?

— Нет.

— А-а… — Она чуть-чуть отодвинула с лица свой розовый платок, она под ним прячет волосы и немножко лицо, и отпила немножко сока. А еще сказала: — Пойдем скорее. Я хочу показать тебе одну вещь.

Все началось в тот день, когда я решилась на телефонный звонок, с которым медлила уже несколько недель.

— Сеньор Антунес, мне бы хотелось поговорить с вами о Гилье, — сказала я, когда мне ответил мужской полос. Повисла недолгая пауза, а потом он стал допытываться в чем дело, но я лишь проговорила любезно, но твердо: — Если вы не против, я бы предпочла обсудить это при встрече, здесь в школе.

Договорились, что он зайдет через пару дней.

Когда Мануэль Антунес явился, у малышовых групп как раз был полдник, и гвалт в столовых на первом этаже был слышен даже в коридоре. Я ждала Антунеса в учительской. Поздоровалась, провела его в тесный кабинет, предназначенный для бесед с родителями. Мануэль Антунес молод — слегка за тридцать, плотного сложения, волосы черные, борода растрепанная, глаза темные со слегка азиатским разрезом, плечи накачанные, руки большие, с квадратными ногтями. Когда мы уселись, он сразу взял быка за рога.