– Вирджилия, ты должна извиниться перед нашим гостем, – сказал Джордж.

– Я… – Вирджилия начала комкать в руках носовой платок, ее рябое лицо порозовело. – Я лишь пыталась выразить личное мнение, мистер Мэйн, – сказала она, промокнув пот над верхней губой. – Если я вас оскорбила, это было ненамеренно.

Однако она лукавила. Хоть Вирджилия и продолжала прикрывать губы платком, ее выдавали глаза. Они смотрели на Купера с какой-то фанатичной яростью.

– Я и сам отреагировал слишком бурно. Приношу извинения.

Произносить эти слова Куперу было мучительно, но приличия требовали. Джордж перешагнул через выжженное пятно на ковре и практически выдернул Купера из кресла.

– Не хотите прогуляться?

Когда они вышли из дома, он сразу же воскликнул:

– Простите, пожалуйста, за то, что она наболтала! Не понимаю, что за радость ей грубить?

– Не думайте об этом. – Купер повернул на мощенную камнем дорожку и пошел к краю террасы. Справа на фоне темного неба сверкали красные огни трех доменных печей.

– Не могу не думать! Я не хочу, чтобы Вирджилия вас оскорбляла, и я уж точно не желаю, чтобы она этим летом оскорбляла ваших родных. Я должен с ней поговорить. – Его решимость сменилась недоумением. – Она моя сестра, но пусть меня повесят, если я ее понимаю! Каждый раз, когда она начинает разглагольствовать о рабстве и Юге, она сводит все к… плотским, что ли, терминам. Словно кто-то внушил ей, что весь Юг – это одно сплошное море разврата.

Он бросил быстрый взгляд на Купера, словно проверяя, как тот воспринял его слова. А Купер думал, что люди часто порицают то, о чем втайне мечтают.

– Она уж слишком увлеклась своими идеями, – проворчал Джордж. – Я иногда боюсь, что это действительно повредило ее рассудок.

А я боюсь, что вы не так уж далеки от истины, подумал Купер, но вслух этого, конечно, не сказал.

Так закончился этот неприятный инцидент. Утром Купер уехал и больше Вирджилию не видел. Вскоре воспоминания о ее зловещем взгляде слегка поблекли, хотя он и продолжал размышлять о собственной, довольно удивительной для него самого реакции на ее слова. Заявление Вирджилии оскорбило его до глубины души. И не только как члена семьи Мэйн, но, самое поразительное – как южанина, что открыло для него новые, прежде не замеченные в себе чувства.

Купер считал себя сдержанным человеком. Но даже если его так возмутили слова какой-то пенсильванской фанатички, то чего можно ожидать от вспыльчивых южан? И какой отклик может последовать за их гневом? Именно эта сторона события прошлого вечера больше всего тревожила Купера.

Первый раз он увидел ее на палубе примерно через час после того, как небольшой каботажный пароход отчалил из Нью-Йорка в Чарльстон. Ей было около двадцати, и она явно путешествовала одна. Это была высокая, очень худенькая девушка с плоской грудью и чуть вытянутым носом. Из-под шляпки виднелись пышные, слегка рыжеватые светлые волосы. Она медленно прошла вдоль поручней, потом остановилась и посмотрела на океан. Ее осанка и уверенные движения говорили о том, что она не из робкого десятка и умеет за себя постоять. Купер тайком наблюдал за ней с почтительного расстояния.

Приветливый взгляд и улыбчивые губы выдавали в ней человека открытого и дружелюбного. Однако беспристрастный наблюдатель, вероятно, в лучшем случае назвал бы ее чересчур простоватой, а в худшем – даже некрасивой. Но тогда почему она так поразила Купера? Ответить на этот вопрос он бы не смог, да и разве это было важно?

Вскоре Купер обнаружил, что на девушку смотрит еще один человек, и уже совсем не так скрытно, как он. Это был какой-то толстый мужчина средних лет в клетчатом костюме. Сначала Купер возмутился такому нескромному вниманию, а потом ужасно расстроился, увидев, что девушка повернулась спиной и пошла в дальний конец палубы. Если она и заметила откровенные взгляды наглеца, то вида не подала.

Когда она ушла, Купер сказал себе, что непременно должен с ней познакомиться. Но как? Джентльмен не может просто так подойти и заговорить с молодой женщиной, не будучи представленным ей. Он все еще ломал голову, пытаясь придумать подходящий выход из положения, когда стюард-негр ударил в гонг, приглашая всех к обеду.

В обеденном салоне Купер тут же с негодованием увидел, что случай усадил девушку за один стол с тем самым толстяком в клетчатом костюме. Джентльменом мужчина точно не был. Придвинув стул поближе к своей соседке и не обращая внимания на вздернутые брови четырех других пассажиров за столом, он постоянно касался ее руки, пока они ели. Несколько раз он наклонялся к ней непозволительно близко, отпуская какие-то остроты, на которые девушка отвечала вежливой улыбкой. Она ела быстро и первой вышла из-за стола. Через мгновение Купер уже выбежал на палубу, чтобы найти ее.

Она стояла у лееров правого борта и смотрела на далекое побережье Джерси. К черту риск, подумал Купер, я это сделаю. Он откашлялся, расправил плечи и с замиранием сердца направился к девушке, полный решимости заговорить с ней. Она обернулась и посмотрела на него вполне дружелюбным взглядом. Купер остановился, машинально поднял руку к полям шляпы, но тут же сообразил, что оставил ее в каюте. Слова, которые уже были готовы сорваться с его губ, застряли в горле.

Он пробормотал что-то вроде приветствия, прозвучавшего скорее как нечленораздельное мычание, и быстро прошел мимо. Идиот, ругал он себя. Идиот. Теперь она просто не захочет с ним разговаривать, и поделом ему. Он хотел произвести хорошее впечатление, предстать перед ней вежливым и даже немного застенчивым человеком, чувствуя, что эти качества должны непременно понравиться такой девушке, если только дать ей возможность увидеть их. Но его погубила неопытность. В результате она увидела в нем лишь какого-то глупца, который и поздороваться-то толком не умеет, а только мычит.