– В жилах моего отца течет валлийская и шотландская кровь, а может, и еще какая-то, – рассказывала девушка, когда они сидели за завтраком поздним утром. – Он настоящий каролинский йомен, таким и умрет. Когда он работал на своей земле, то все делал сам, разве что иногда просил помощи у кого-нибудь из соседей, но всегда платил им за это. Он ненавидит рисовых и хлопковых плантаторов за то, что преуспевают они только за счет армии рабов. А еще за то, что их ничтожная горстка подмяла под себя весь штат. Честно говоря, эта их абсолютная власть и заставила меня уехать из дома пять лет назад, когда мне исполнился двадцать один год.

– Полагаю, чувства вашего отца разделяют многие фермеры?

– Тысячи. Если бы что-то зависело от них, рабство было бы запрещено в одну минуту.

– А в следующую минуту начался бы бунт чернокожих?

– О, это лишь отговорка, – возразила она, встряхивая головой.

– Ну а я часто это слышу. – Нервно сглотнув, Купер признался: – Моя семья выращивает рис и владеет рабами уже много поколений.

Девушка слегка вскрикнула от изумления:

– Вы назвали свое имя, но я даже не связала его с Мэйнами из Монт-Роял!

– Потому что я сказал, что живу в Чарльстоне, и так оно и есть. Я сам ушел из дома. Мы с отцом на многие вопросы смотрим по-разному. И один из них – наша особая система.

– Вы хотите сказать, что выступаете против рабства?

– Да. И с практической, и с моральной точек зрения.

– Тогда наши взгляды сходятся.

– Я рад этому, мисс Стаффорд. – Купер почувствовал, что краснеет.

В ее карих глазах вспыхнуло выражение, какое Купер и не мечтал увидеть. И вдруг все воспоминания о его удручающей поездке в Лихай-стейшн растаяли как дым, и будущее стало представляться ему светлым и прекрасным.

– Пожалуйста, – сказала она, – зовите меня Юдифь.

Купер никогда не умел вести непринужденную беседу и обычно вступал в разговор, только если промолчать было никак невозможно, но и тогда это стоило ему больших усилий. Юдифь тоже была застенчива. Быть может, это сходство характеров и стало причиной того, почему их так сильно тянуло друг к другу.

Пока пароход вез их в Чарльстон, Купер много рассказывал ей о себе. Юдифь отвечала тем же. Ее отец считал образование очень важным и всю жизнь копил деньги, чтобы его дочь смогла учиться. Последние два года она доучивалась в Женской академии мисс Дирфорд в массачусетском Конкорде, после чего получила приглашение остаться там в качестве учительницы музыки и литературы.

То есть Юдифь оказалась вовсе не из Бостона, хотя ездила в этот город так часто, как только могла, потому что принадлежала к Бостонской конгрегационалистской церкви. Она полностью разделяла умеренные аболиционистские взгляды пастора этой церкви, преподобного Уильяма Эллери Чаннинга.

– Унитарий, да? – усмехнулся Купер. – Нам всегда внушали, что почти у всех них есть рога.

– Взгляды некоторых из них действительно намного радикальнее, чем у остальных. Вот хотя бы доктор Эмерсон. Служил проповедником во Второй бостонской церкви, пока вдруг совесть не запретила ему принимать причастие. Что до меня, то я считаю его чересчур заумным, хотя, без сомнения, он человек выдающихся нравственных принципов. Кстати, он живет в Конкорде. Я вижу его по нескольку раз в неделю. Но разумеется, я бы никогда не осмелилась с ним заговорить.

Юдифь любила этот маленький городок, в котором фермеры-янки впервые обстреляли солдат короля Георга. Там родилось несколько знаменитых людей. Кроме Эмерсона, самым известным, пожалуй, был писатель Готорн. Еще Юдифь упомянула некоего Торо, тоже писателя и мыслителя, который жил отшельником недалеко от Конкорда и о котором Купер никогда не слышал.

Они говорили обо всем на свете: о бостонском рыбном супе и о трансцендентализме, о получивших большую популярность женских зонтиках от солнца (у Юдифи тоже был этот модный аксессуар, отделанный милой бахромой) и о поэтах Новой Англии – Лонгфелло, Уиттьере, певце аболиционистского движения, молодом Лоуэлле, только начинавшем завоевывать славу.

– Я знаком с сочинениями Лоуэлла, – сказал Купер. – Читал его вирши во время Мексиканской войны. Мало того что стишки скверные, так он еще пытался объяснить причины Калифорнийской кампании. – Купер процитировал: – «Кто хочет негров сделать черными рабами, стремится белыми рабами сделать вас».

Впервые во взгляде Юдифи появилось неодобрение.

– Вы хотите сказать, что не верите, будто присоединение новых рабовладельческих территорий действительно стало причиной войны?

– Это была только одна из причин, далеко не единственная. Не все так просто. Если мы не прекратим болтать о существовании какого-то простого и быстрого выхода из этой сложнейшей проблемы, страну ждет невеселое будущее. Даже при огромных усилиях с обеих сторон понадобятся долгие годы, прежде чем этот острый вопрос будет решен. Только постепенное освобождение рабов с обязательной выплатой ущерба их владельцам может дать свободу неграм без разрушения экономики Юга. Но ни одна из сторон об этом и слышать не хочет, считая такой путь слишком долгим, слишком медленным и слишком похожим на компромисс. Все хотят быстрых, четких и поэтому губительных ответов.

– А на какой вы стороне, я что-то никак не пойму?

– Боюсь, ко мне нельзя прикрепить уже привычный ярлык. Я против рабства, но никогда не соглашусь с тем, что с ним можно покончить насилием. Я уверен, что попытка сохранить эту систему путем создания независимого Юга просто смехотворна. Мы должны действовать сообща с янки. Серьезная ссора с ними слишком опасна для нас, ведь их не только гораздо больше, мы еще и зависим от их заводов, без их продукции нам не выжить. Если Юг решит отделиться, его ждет крах.