— О, — это было её грустное «о». Звук осознания, что она не может всё скрыть. Не от меня. Вера закрыла глаза, её плечи опустились. — Он рассказал тебе, что сегодня за день.

— Почему не ты?

Она выскользнула из моих объятий и подошла к стойке, протянув руку, чтобы коснуться одного из бутонов. Но отдёрнула палец, даже не дотронувшись до лепестка.

— Шипы на стеблях, Персик.

Она смотрела на цветы, и я был уверен: если бы меня здесь не было, она бы выбросила их в мусорное ведро.

— Хочешь поговорить?

— Нет.

Я тяжело вздохнул, подошёл сзади и обнял её за плечи. Затем поцеловал в волосы.

— Вера...

— Где Алли?

— Спит.

Она вырвалась из моих объятий.

— Я пойду поцелую её на ночь.

Её мягкие волосы, собранные в хвост, скользнули по плечам, пока она уходила в комнату Алли.

Я провёл руками по лицу. Если бы я только знал, что сказать, чтобы она открылась. Чтобы просто выпустить это наружу. Но она не просто собиралась поцеловать мою дочь на ночь. Она укрепляла стены, добавляя ещё один слой кирпичей и цепей.

Когда она вернулась, осторожно закрыв дверь в комнату Алли, её плечи были расправлены, подбородок поднят. Её руки могли бы сжаться в кулаки, готовые защищать эти стены.

— Вера, — я приложил руку к сердцу, а затем протянул ладонь вперёд, открытой. — Я рядом.

— Я... не могу, — её голос дрогнул. — Я не могу говорить об этом. Пожалуйста, Матео. Не спрашивай.

— Мне больно знать, что ты страдаешь и так сильно стараешься это скрыть. Тебе не нужно. Не от меня.

Она опустила голову.

— Что я могу сделать?

— Помоги мне запереть это.

— Запереть что?

— Всё, — прошептала она, подняв взгляд. В этих красивых карих глазах была мольба. Не дави.

Я не стал давить.

— Я не хочу быть наёмным работником или обслуживающим персоналом, — выпалил я. Мне стало легче. Высказать мысль, которая казалась предательством по отношению к моей семье и бальзамом на душу.

Я не хочу быть наёмным работником или мастером на все руки. Или просто не хочу заниматься только этим.

— А что, если мне открыть летную школу? — это было совсем не то, о чём я хотел говорить сегодня, но для сегодняшнего вечера сойдёт. Я оставлю эти стены в покое.

Она моргнула.

— Летную школу?

— Да. В Куинси такой нет. Она будет маленькой. Здесь не так много пилотов, но сейчас все, кто хочет научиться, вынуждены ехать в Миссулу. Я сомневаюсь, что заработаю много денег. Если вообще что-то заработаю. Чёрт, сомневаюсь, что у меня будет много учеников.

Я подошёл, взял её за руку и повёл через дом, выключая свет.

— Мне всё равно придётся продолжать работать на ранчо у Гриффина и в отеле у Элоизы. Но если я найду одного-двух учеников, это значит, что я смогу летать.

Куинси растёт. Люди уезжают из больших городов на Тихоокеанском Северо-Западе, чтобы растить семьи в маленьких городках с более размеренным ритмом жизни. Местная начальная школа заполнена до отказа, а выпускной класс в этом году стал самым большим за последнее десятилетие.

Может быть, кто-то из новеньких захочет научиться летать. Может быть, в город переедет парочка миллионеров, которым понадобится личный пилот для редких перелётов в Денвер или Солт-Лейк-Сити. А может, раз в несколько лет старшеклассник начнёт мечтать о полётах в небе.

— Что думаешь? — спросил я, когда погасил последний свет, и мы остановились у двери спальни.

Вера подняла наши сцепленные руки так, что мои костяшки оказались у неё на сердце.

— Мне нравится эта идея.

— Мне тоже, — предстояло многое обдумать, но это был не первый раз, когда я вынашивал эту мысль. Однако впервые я действительно мог представить, как воплощаю её в жизнь.

Это её заслуга. Её поддержка.

Свободной рукой я убрал прядь волос за её ухо, а потом снова выпустил её. Может, мне удалось отвлечь её на пару минут, но та печаль всё ещё читалась в её взгляде.

Этого не было утром. Она мастерски скрывала её. Но после долгого дня скрывать боль было уже невозможно. Эта агония в её глазах резала сердце словно нож.

— Хотел бы я забрать это у тебя.

Она сглотнула.

— Я бы никогда не позволила тебе.

Нет, она бы оставила всё при себе, думая, что убережёт меня от боли. Разве она не понимает, что видеть её страдания — это уже больно? Разочарование нарастало, вырываясь из моей груди низким, угрожающим рычанием.

— Упрямая женщина.