Третий вариант предлагал я. Этом случае нет Ростислава. Он должен умереть. Пусть его сын, тот же Мстислав, которого мог украсть сотник Стоян со своими людьми, становится новгородским князем. Северо-западная Русь в таком случае получает посадников из Киева. И устанавливается полное единовластие на Руси. Конечно же, и новгородское вече, и новгородский князь присягают Изяславу и оставляют за великим князем право запрета, вето, на избрание нового новгородского князя.

Последний вариант я и озвучил.

— Я не вижу, что твое предложение может быть исполнено. Но я хочу поменять тебя на Мстислава. Но ты придержишь княжича у себя. Я уже что-то начал понимать и вижу участие твоих людей в похищении. Уже то, что похитители были в панцирях, говорит об участии Братства. — Нифонт будто выжимал из себя слова, говорил то, чего не хотел, но, что сказать был должен. — Покажешь княжича тогда, как я тебе скажу.

— Ты имеешь право меня отпустить? — с сарказмом спросил я.

— Права не имею. Надевай рясу, и пусть твои воины это делают. Я выведу вас за город, а дальше сами. Братство должно прекратить любые действия против Новгорода и Ростислава. Увести своих людей из городов Владимирской Руси. Без твоего участия Изяслав не пойдет на Новгород. И усобица будет слишком кровавой без участия Братства. Изяслав может не решиться на войну, — Нифонт достал крест и протянул его мне. — Целуй крест на том, что клянешься сделать то, о чем я сказал!

Я поклялся, точно будучи уверенным, что клятву нарушу. Неужели не понимает Нифонт, что клятва лжесвященнику, нерукоположенному, непризнанному архиепископу ничтожна? Или, по крайней мере, у меня есть возможность без ущерба для себя, нарушить крестоцелование.

Дом — это место, куда хочется возвращаться, где ты расслабляешься, напитываешься энергией для новых свершений. Но дом не может быть пустым, безжизненным, будь он хоть трижды благоустроен и с золотым унитазом. Если нет тех людей, которые наполняют дом, то это всего лишь неуютное жилище.

Это я ощутил в полной мере, когда вернулся в Воеводино и не увидел там жену с сыном. Оказывается, они для меня теперь стали тем наполнением, которое превращает любое жилое помещение в милый сердцу дом. Права народная молва про рай в шалаше? Безусловно, если шалаш трехэтажный со множеством комнат.

Но релаксировать не время. Шла работа и мне необходимо было в нее включаться. Так что выспавшись за день, я собрал большое совещание. Хотелось бы даже собрание назвать Военным Советом, так как даже вопросы промышленности и сельского хозяйства в условиях почти войны заиграли новыми, воинственными, чрезвычайными красками.

Дело в том, что из Суздаля, как города, ближе всего находящегося к землям Братства, хлынул людской поток. Люди бежали уже от голода. У них же забрали запасы еды, а когда свершился бунт, так последние крошки подобрали, набили ими животы и опомнились, но не сразу, что больше почти что ничего и не осталось.

Наши успехи и небезосновательные слухи о высокой урожайности, как следствие, и сытой жизни, создавали образ Воеводино и других поселений Братства, как Эльдорадо, страны обетованной, где один колосок ржи весом с полпуда. Вот и повалили люди.

Поток людей — это сравнительно. Можно ли назвать в будущем переселение чуть менее двух тысяч человек потоком? Нет, так, текучка, малозаметная даже для мелких стран. Но здесь и сейчас — это вопрос выживаемости. Чем мне кормить такое количество людей? Безусловно, на зернохранилищах хватает зерна, есть даже маринованные овощи и много соленых грибов, в том числе сушенных, есть и мясо. Вот только все это рассчитано на проживающих на территории людей самого Братства, как и частично на тех, кто сюда прибудет уже в относительно ближайшем будущем, не позже, чем через месяц. В том самом огромном обозе из империи ромеев.

Но идеологически, в соответствии с христианской моралью, да и по-людски, я не мог не помочь, даже в ущерб своим крестьянам. Не бескорыстно, с тем, чтобы после пристроить этих людей к делу, а некоторых так и переселить на окраины русской зоны влияния, в Пермский край. Но никто из них с голоду не умрет.

И это будет происходить, никак не в ущерб ремесленникам, которые становятся некоторой привилегированной кастой. А как иначе, если люди производят высокотехнологичную для этого времени продукцию? Так что быть женой подмастерья, тем более мастера, мастера — это кататься, как сыр в масле и быть уважаемой женщиной. Также, кстати, женщина — это существенное подспорье для того, чтобы ремесленники не смотрели по сторонам, чтобы сбежать. Нужно, чтобы они обросли барахлом, которое оставить жаба задавит, ну, и женщиной с детишками повязать.

Впрочем, люди в этом времени отнюдь не разбалованы. Мало того, так они ломают мои стереотипы о человеческой природе. Я-то считал раньше как? Если работнику положить зарплату в условную тысячу денег, то он уже скоро захочет две, а через некоторое время посчитает, что и три тысячи оплаты его труда вполне заслужены. Сперва ел курицу, после перешел на индейку, но и она так себе, можно уже переходить и на мраморную говядину, отрицая сам факт возможности вновь есть только курицу.

В этом мире не так. Здесь люди умеют ценить то, что есть. Почему? Я как-то задался этим вопросом. На мой скромный взгляд, люди средневековья все равно ждут подвоха, ожидают, живут в тревоге, с пониманием того, что уже завтра всего достатка не будет. Постоянное ожидание голода, лишений, болезней и войн заставляет людей ценить настоящее, благодарить Бога, что имеетсяпрямо сейчас шуба и не холодно, а в горшке каша с мясом, да лепешка.