— Не в обход! — раздражённо сказал еще один новгородец, я даже его имени не знаю, так как тот ранеемолчал. — Мы признаем великого князя и обязуемся ему платить выход в две тысячи гривен серебром в год. Он даже князя Мстислава оставит своим посадником. Мы попрали завоевания отцов наших и согласились быть под великим князем.

— Но великий князь не все ваши уступки принимает, — констатировал я.

На самом деле, новгородцы захотели, что называется, «сделать ход конем». Они обещали мне и склады, и хорошие цены на мои товары, и даже оплату за любые телодвижения, хоть просто за «прогулку» по землям чухонцев и демонстрацию силу войска. Земли обещали, чтобы там я строился, причем это земли эстов. Казалось, так пели сладостно, что и заслушаться можно, и… поверить.

Вот только, что за этим крылось? Во-первых, они зондировали почву на предмет того, что я стану за Новгород и всем войском вольюсь в эту вольницу. Кроме того, одетые в лучшие брони с лучшим оружием тысяч сем новгородцев, да с дружиной князя, а Мстислава эти ухари рассчитывали обработать и сделать лояльным — это все большая сила и без Братства.

Рассчитывали ли новгородцы, что таким образом смогут противостоять великому князю? Так сразу и не скажешь, но подобные выводы напрашивались сами собой. В крайнем случае, они хотели создать такую мощь, чтобы великий князь трижды подумал разговаривать ли с Новгородом с позиции силы.

Меня хотели повязать экономикой. Если мои товары будут продаваться в Новгороде, там же выстроится и торговая инфраструктура Братства. Все это терять я себе не позволю, если привыкну пользовать. Новгородцы думают своими купеческими, может, и не лишенными правды, нарративами. Самое больное место у человека — это его кошелек. Сейчас на меня, кроме экономических ограничений, нет никаких рычагов воздействия. Так что, ведут себя, словно я рыба. Сперва нужно прикормить, после закинуть крючок и подсекать.

— Я правильно тебя понял, что ты не желаешь с нами знаться? — звонкий, но с интонацией, жесткий голос Станигоста прозвучал угрожающе. — Сколь можно слушать меня, но не говорить ничего путного? Мы предлагаем тебе умножить имущество, иметь много серебра и торговать с немцами. И что? Может иные способы есть тебя вразумить?

— А не угрожать ли мне ты собрался, купец? — я встал и, нахмурив брови, пристально посмотрел прямо в глаза новгородцу.

— Нет, что ты, — расплылся он в явно притворной улыбке.

Не стал угрожать, значит, дело хуже. Если кто-то очень много говорит о том, как будет «резать на лоскуты», убивать особо изощренными способами, то с каждой озвученнойфразой сказанное все более обесценивается. Хуже, когда вот так… Намеком, но не признаваясь.

Я посмотрел на своего спутника и подумал, стоит ли говорить то, что хочется, не станут ли мои слова, безусловно пересказанные соглядатаем Изяславу, работать против меня? Но все равно угроза вырвалась.

— Новгород будет уничтожен… весь, если со мной или с моими людьми что-то случится, — сказал я, встал и с ухмылкой посмотрел на Станигоста, после на иных новгородцев. — Вы хотите сохранить свою вольницу? Думали использовать меня для этого?

— Охолони, воевода, сакажешь, слова назад не возвернутся! — дал мне совет Станигост, но я не послушал, наверное, мудрого человека.

Не нравится мне, когда вот так, не нытьем, так катаньем, пробуют заставить сделать то, чего не хочется, что давят. Так что лучше прямо обозначить свою позицию.

— Вы не сказали, вы намекнули, что перестанете принимать мои товары у себя в городе. Я услышал вас. И не будет больше ни бумаги вам, ни плугов с косами, ни воска с мехами от меня. А часть востока перед Камнем — уже мои, там зверь пушной. Ничего не привезу на торги в Новгород, — сказал я и сделал паузу, так как видел, что мне хотят возразить.

Сказать, что я не прав и новгородцы ничего такого не имели в виду и не намекали на, так сказать, экономические санкции, полное эмбарго? Нет, Станигост подтвердил догадки.

— Ты что, и вправду думаешь, что тебе удастся заманить гостей торговых в те места, куда людей ты своих послал? На острове Эзеле твои люди? Так знай же, что они никому не нужны. Иные немцы не допустят этого. А у них корабли не чета твоим, не будет тебе торга, — главный переговорщик скривился, как от кислого яблока. — У тебя и кораблей нет. Ты подумай! С ромеями торг еще не скоро случится, а на Руси твои товары не купят, дорогие они и непривычны. Русичи же не берут того, что непривычно, всегда по дедовским заветам живут.

— Я прав оказался, ты показал свою сущность, — уже искренне улыбнулся я. — Вы Братство использовать не будете, я не позволю. А то, чтобы за вас слово замолвить перед Изяславом, дабы смягчить условия, чтобы сделать это за те восемь сотен серебряных гривен, предложенные вами?.. Вы плохо узнали меня. За такие деньги я в поле не сяду сра… просто в поле не сяду. Когда захотите со мной дружить и вести дела, я стану разговаривать после подарка в пять тысяч гривен серебром.

— Ты дерзкий. Не ошибись! — сказал Станигост и резко вышел.