Я читал приговор с бумаги и старался не показывать своего волнения. Коленки потрясывались так, как никогда раньше, ни в прошлой жизни, ни в нынешней. Забившееся в темный уголок сознание реципиента рвалось наружу, но я не выпускал его.

— Наказываю казнить Богояра через отсечение головы, после, как нечестивца, что и причаститься отказался, спалить и прах развеять, — зачитал я свой же указ.

Довольная рожа Мстислава Ростиславовича в этот момент так просила кирпича, что был бы он под рукой, так и встретились бы два одиночества: морда-лицо Мстислава и кирпич. Отомстил, значит, за отца своего. А, если я отомщу через изгнание его дядьки Бориса из Городца, где позволили тому быть посадником великого князя? Или самого Мстислава. того… и в колодец?

Лезвие большого топора сверкнуло в отблесках солнечных лучей и обрушилось на шею Богояра. У меня резко перестали трястись колени, ушло все волнение, я почувствовал легкость. Сын, что был внутри меня, перестал бороться за своего отца и вновь забился в укромный уголок подсознания.

«Там и сиди!» — подумал я, злясь на то, какие эмоции только что пережил.

Голова казненного преступника с одного удара не скатилась по настилу из досок, палач еще раз рубанул по шее, и только после части тела Богояра разъединились.

— Убери голову и тело и захороните по-людски! — приказал я палачу. — А скажешь, что сжег.

У нас нет такой штатной единицы, как палач, все же не так уж и часто приходится производить казни. Так что, кто согласится выполнить за немалые деньги столь грязную работу, того и нанимаем, но никогда из Братства. Бережем души братьев.

Я распрямился, окинул взглядом собравшуюся толпу, что пришла посмотреть, взаправду ли я сам буду рубить своему отцу голову, или биться с ним стану, по своему обыкновению.

— Нынче же я, как законный наследник своего отца, жду, когда мне выплатят все причитающиеся Богояру деньги, меха, соль, как прописано в договоре его с Новгородом Великим, и что в отчетной грамоте изложено, — сказал я, глядя прямо в глаза Мстислава.

Вот и моя ответочка подошла.

— О чем говоришь ты? — выкрикнул один из новгородцев, который постоянно ошивался при посаднике Мстиславе Ростиславовиче.

Он и сейчас стоял рядом с посадником и успел понять то, что я говорю раньше Мстислава. Я же выдвигаю Новгороду имущественный иск, причем аргументированно и с доказательной базой.

— О чем говорю? О том, что у меня есть грамота, по которой Богояру причитается доля от всего добытого и изъятого у чухонцев у города Богоярска. Тридцать долей из ста причиталось моему отцу, стало быть, нынче мне. Написано в договоре, что платить Новгород должен ему али его наследникам, — с усмешкой провозглашал я, потрясая пергаментами и двумя листами бумаги.

Мстислав посмотрел на приставленного к нему новгородца, ища ответа. Но что здесь отвечать? Наверняка, все в курсе, что именно содержится в тех документах, и что я прав. Я даже знаю, сколько именно было отгружено мехов в Новгород и сколько меда с воском, дегтя. Неплохо, нужно сказать, приносил прибыли новгородцам Богоярск, который, видимо, вновь переименуют. Даже с учетом того, что тридцать процентов оседало в руках Богояра, очень неплохо наживался Новгород. А отец мой должен быть очень богатым человеком. И, конечно же, его ограбили. Но не был бы профессиональным предателем мой родитель, если бы не подумал о подлянке напоследок.

— И я спрашиваю, а где же имущество моего отца? Я знаю, сколько всего у него было, и мехов, и злата с серебром, и даже кости морского зверя. Частично это имущество Братства, — продолжал я нагнетать обстановку.

— Охолони, воевода! — выкрикнул воевода великого князя Димитр, который уже привел часть киевского войска на мои земли для формирования булгарского похода.

— Отчего же? Я не за свою мошну пекусь, а за серебро всего Братства, которое за Русь Великую стояло и стоять будет. И не позволительно грабить того, с кем плечом к плечу ратиться будешь, — говорил я, улавливая недовольство и от воеводы Димитра, и от новгородского посадника Мстислава.

— Пойдем, поговорим, — подойдя ближе к помосту, сказал Димитр.

— Отчего же не поговорить, — усмехнулся я. — Только и новгородский посадник для нашего разговора нужен.

Я сел на коня, подождал, чтобы мой маневр повторили Димитр и Мстислав, и отправился к терему.

— Зачем это? С Новгородом чуть сговорились, а ты снова с ними ссору возжелал, — сетовал Димитр.

— А я не в своем праве? — с металлом в голосе спрашивал я. — Почему свое я должен отдавать Новгороду?

— Мне нужно счет выставить за то, что мы взяли твоего врага? Мы же потратили и время и шесть ратников потеряли, — решил свое слово сказать Мстислав.

А он быстро что-то оперился. Был такой плаксивый, все по отцу тосковал. А тут, гляди-ка, уже во взрослые игры лезет. Или Мстислав всего лишь ретранслятор чьих-то мыслей? Скорее всего.

И я не особо хотел обострять отношения. Не в преддверии большого общерусского похода такими делами заниматься. Но вот подбили меня бесы, и все тут. Нужно было вопрос подымать после булгарского похода. Впрочем, через время, даже с бумагами, актуальность моих притязаний испарится.

Документы перед самой казнью мне передал странный человек, который представился другом отца. Я даже думал его схватить. Какой такой друг отца, если я приговорил Богояра к смерти? Еще один мститель на мою грешную голову или как? Оказалось, что «или как».