Положение складывалось такое, что ради пополнения личного состава я готов был взять к себе этих так называемых «партизан», которые представляли собой обыкновенную банду. Но, поскольку Федор Дорохов зарубил их предводителя, организованной банда быть перестала. А без организации каждый из них по отдельности угрозы не представлял, тем более, что они прекрасно понимали, что деваться особо и некуда. Потому присоединиться к нашему отряду в качестве рядовых солдат было для них лучшим выходом. Ведь я пообещал оформить их добровольцами, простив все преступления, совершенные ими до этого.

Быстро осознав, что им, по сути, предлагается амнистия, каждый из моравов ответил мне согласием. И наш боевой отряд пополнили 25 здоровых новобранцев, умеющих обращаться с оружием, за плечами которых имелся опыт службы в армии Австрии. Прежде, чем решились дезертировать, они участвовали в боевых действиях. Ведь дезертировали они уже после поражения при Аустерлице. И причиной их дезертирства, как они утверждали, явилось то, что их император переметнулся на сторону Наполеона.

Будучи уроженцами этой самой местности, в которой мы сейчас находились, моравы очень даже годились и в проводники. Так что кадры показались мне весьма ценными, несмотря на все их выходки. Впрочем, кроме разорения особняка баронессы и ее винного погреба, они не сотворили ничего ужасного. В сущности, только их предводитель был настоящим отмороженным бандитом, но он уже нашел смерть от руки Дорохова. И мне представлялось, что остальные вполне способны исправиться, сделавшись солдатами русской армии.

Конечно, в замке Гельф в моем распоряжении имелся лишь небольшой сводный отряд, численность личного состава которого, даже со всеми моравскими добровольцами, не дотягивала до полнокровной роты. 43 здоровых семеновца, 25 моравов, поручик Дорохов и я сам — вот и весь личный состав, готовый к бою. Впрочем, этого количества бойцов хватит, чтобы быстро победить французских фуражиров, тем более, если сможем застать их врасплох. Во время штурма замка отряд понес урон, потеряв несколько человек убитыми. Имелись еще и тяжелораненые: семь семеновцев и четверо моравов. Но, эти когда еще поправятся? Да и выздоровеют не все, понятное дело. Ведь с медициной и лекарствами тут совсем хреново.

Хотя, отдельные специалисты-медики и в этом времени уже все-таки имеются, как, например, тот французский хирург, который сделал мне операцию после ранения. Но, такие профессиональные врачи, как Доминик Ларрей, способные эффективно лечить даже скудными и примитивными средствами, здесь редкое исключение. И мне, разумеется, очень повезло, что попал к этому выдающемуся хирургу. А мог бы легко угодить к какому-нибудь мяснику-эскулапу, которых тут большинство, и которые вносят пациентам инфекцию в раны, не моя рук и не стерилизуя инструменты перед операциями.

Так что с излечением наших раненых вопрос оставался открытым. Во всяком случае, на быстрое возвращение их в строй рассчитывать не приходилось. Положение усугублялось тем, что никакого медика в отряде не имелось. И, разумеется, меня сильно обрадовало внезапное открытие, которое я сделал, допрашивая баронета Влада Берковского. Оказалось, что он несколько лет учился на врача в Вене прежде, чем вернулся в родные края по причине того, что отец его умер. Вступив в права наследства, Влад собирался жениться на Брониславе, которую знал с детства.

С окровавленной повязкой на шее, со взъерошенными волосами и бакенбардами, в грязном камзоле и с немытым лицом, на которое налипла копоть от факелов, выглядел баронет неважно. На мой вопрос, что же заставило его перейти на сторону французов, он сбивчиво ответил:

— Поверьте, князь, я и не собирался переходить на их сторону… Просто такая возникла неразбериха из-за нападения на крепость… Все перепугались… Я даже не понимал поначалу, кто это напал и почему… Когда виконт предложил мне сопутствовать ему в деле освобождения французских офицеров из темницы, я согласился опрометчиво, не подумав о последствиях… Я признаю свою ошибку… Мною двигало, скорее, ребячество…

Я перебил:

— Ничего себе ребячество! Да вы чуть не убили меня мечом!

Он возразил, потупив взор:

— Но, не убил же. И даже не поранил. А вот вы порезали мне шею достаточно сильно. Хорошо еще, что не задели крупные кровеносные сосуды. Но, рана под подбородком все равно довольно глубокая и болезненная.

Я сказал:

— Так вам и надо за это ваше «ребячество»! Господа благодарите, что хоть живы остались, а то я мог бы вас и насмерть зарубить в тот момент. Надеюсь, Влад, вы понимаете, что совершили преступление, выпустив пленных и подняв руку на офицера русской армии?

— Помилуйте, князь Андрей! Все это получилось случайно из-за того, что я выпил лишнего, а виконт Леопольд сбил меня с толку… Я же мирный человек, совсем необученный воинскому искусству, — проговорил он.

— Какой же вы мирный, если с мечом в руках на людей кидаетесь?

— Простите меня. Это была сущая глупость с моей стороны, — пробормотал Влад.

Он пытался меня разжалобить, но, я был непоколебим, твердо проговорив:

— Преступлением подобная глупость называется. И теперь я вижу для вас лишь один единственный выход. Это искупление кровью своей вины. И, если вы добровольно вступите в наш боевой отряд, то, возможно, я прощу вас со временем.