– Это не просто впечатление, – холодно возразила Жанна. – Здесь всё сложнее. Его смерть – не случайность. И уж точно не решение, которое он принял сам.

Комната погрузилась в тишину. Никто не решался ни согласиться, ни возразить. Взгляды метались, как если бы гости искали друг у друга поддержку или объяснение. Зеркало, покрытое временем, отражало эту сцену, будто наслаждаясь тайной, которую никто не мог разгадать.

Гости молча покинули комнату Леона. Коридоры отеля, казалось, удлинились до бесконечности, а шаги гулко звучали в гнетущей тишине. Каждый был погружён в свои мысли, словно сражаясь с невидимым врагом, притаившимся в стенах.

Когда они спустились в вестибюль, воздух там показался ещё тяжелее. Пьер обернулся к собравшимся. Его лицо, казалось утратившим уверенность. Он выпрямился и произнёс голосом, который звучал слабее, чем ему хотелось:

– Прошу всех остаться здесь. Нам нужно поговорить и решить, что делать дальше. Я не могу оставить это просто так.

– Поговорить? – переспросил дрожащим от ярости голосом Филипп. – О чём тут говорить? Это было самоубийство… Или нет? Мы что, будем расследовать это сами?

Катрин стояла чуть в стороне, неподвижная, встревоженная. Она медленно подняла взгляд.

– Леон не выглядел как человек, который мог наложить на себя руки. Я не верю, что он сделал это добровольно.

– Ты не веришь? – резко вмешалась Софи, вложив в крик все свое отчаяние. – А если это ты?

Эти слова ударили, как гром. Тишина в вестибюле стала ещё гуще. Катрин медленно повернула голову, замораживая Софи ледяным взглядом:

– Что ты сказала? – спокойно, не скрывая угрозы, спросила она.

– Я видела тебя, – твёрдо заявила Софи, пылая от страха и гнева одновременно. – Сегодня ночью. Я слышала, как ты вышла из своей комнаты. Я посмотрела в коридор. Ты шла к его двери. Ты зашла к нему.

Резко брошенные слова вызвали шквал недоверия. Все взгляды устремились к Катрин, в них читалось обвинение. Но она осталась неподвижной, даже выпрямилась, а голос зазвучал холоднее льда:

– Это ложь, – сказала она бесстрастно, но в её тоне ощущался гнев. – Я никуда не выходила. Ты ошибаешься.

– Ты называешь меня лгуньей? – голос Софи дрогнул, но она не отступила. – Я видела тебя своими глазами.

– Возможно, ты видела не то, что думаешь, – твёрдо произнесла Катрин. – Может, это была тень. Или кто-то другой. Но это была не я.

– Хватит, – резко вмешался Антуан, положив руку на плечо Софи. – Мы все на грани. Не нужно превращать это в фарс.

– Фарс? – жестко усмехнулся Филипп. – Один из нас мёртв. Теперь мы обвиняем друг друга. Что дальше?

Пьер поднял руку, жестом призывая к тишине. Его голос вновь звучал мягко, но настойчиво:

– Я понимаю, что сейчас непросто, – сказал он. – Но обвинять друг друга без доказательств – это не решение. Мы должны быть осторожны.

Жанна, молчавшая до этого, шагнула вперёд. Её взгляд задержался на Катрин. Она не собиралась обвинять, только преследовала свой странный интерес.

– Ты уверена, что не выходила из своей комнаты?

– Я спала, – холодно отрезала Катрин. – Это просто совпадение. Или игра воображения, Софи.

– Совпадение? – Жанна слегка наклонила голову, её взгляд стал пристальным. – Ты же понимаешь, что в таких местах, как это, совпадений не бывает.

Слова повисли в воздухе, как невидимая сеть, ловя мысли каждого гостя. Никто не решался их опровергнуть или поддержать. Но напряжение в вестибюле стало почти осязаемым, словно густой туман, медленно окутывающий их, изолируя каждого в его страхах и сомнениях.

Тишина была почти оглушающей. Каждый из гостей погрузился в свои мысли, пытаясь осмыслить происходящее. Взгляды скользили по углам комнаты в поисках чего-то зловещего.

Филипп вдруг остановил взгляд на картине над камином. Он выпрямился, его глаза расширились от ужаса.

– Господи… – выдохнул он. Его голос был едва слышен, но этого хватило, чтобы привлечь внимание остальных.

Все разом повернулись к нему, следуя за его взглядом. Их лица побледнели, словно из них выкачали кровь. Картина, где ещё утром были девять безликих фигур, изменилась. Теперь одно из лиц стало человеческим. Лицо Леона Буше. Оно выглядело таким же спокойным, как в комнате, но это спокойствие казалось чужим, почти насмешливым. Черты его лица – тонкие линии, угловатая форма скул – были точными, как на портрете, созданном при жизни.