Шрифт:
– Возможно, это кто-то из нас, – сказала она, её голос прозвучал глухо. – Кто-то, кто знает больше, чем говорит.
Ренар поднял взгляд, и их глаза встретились. В этот момент они оба осознали, что у них слишком мало времени, чтобы найти разгадку. Картина жила своей жизнью, и каждый новый день приближал их к её завершению.
Катрин нахмурилась, её взгляд скользил по строкам, каждая из которых казалась пропитанной зловещим смыслом. В тишине библиотеки страницы дневника звучали как приговор. Слова, написанные давно ушедшей рукой, будто говорили с ними напрямую, пробираясь в самые глубокие уголки их сознания. Ренар, сидевший напротив, внимательно изучал текст. Его лицо стало жёстким, а пальцы, сжимающие край страницы, дрожали.
– Вот, – произнёс он, указывая на строчку. Его голос звучал низко, будто из глубины. – «Разорвать цепочку может только тот, кто владеет картиной по праву. Только настоящий хозяин может нарушить договор и остановить ритуал».
Эти слова ударили по комнате, как раскат грома. Катрин замерла. Её руки крепко сжали спинку стула, а дыхание стало неровным. В глазах читалась смесь ужаса и растерянности.
– Настоящий владелец? – переспросила она, её голос звучал почти шёпотом. – Но кто это?
Ренар медленно откинулся на спинку стула, его взгляд не отрывался от текста.
– Здесь нет прямого ответа, – сказал он, задумчиво барабаня пальцами по столу. – Возможно, это тот, кто заключил сделку, из-за которой картина стала… такой.
Катрин резко выпрямилась, её взгляд стал острым.
– А если этот человек мёртв? – спросила она, её голос сорвался от напряжения. – Что тогда?
Ренар опустил глаза обратно на дневник, его пальцы нервно заиграли по краю страницы.
– Тогда… договор останется неразорванным, – ответил он. Его голос прозвучал глухо.
Эти слова повисли в воздухе, наполняя библиотеку тягучей тишиной. Катрин обошла стол, остановившись за спиной Ренара. Её дыхание участилось, но она старалась сохранять хладнокровие.
– Что ещё здесь говорится? – тихо спросила она, её голос едва дрожал.
Ренар медленно провёл пальцем по строчке, задержался на одной из записей.
– «Владелец должен осознать, что он связан с холстом так же, как холст связан с ним. Только полное принятие своей роли может разорвать цепь смертей», – прочитал он.
Эти слова, несмотря на их кажущуюся ясность, вызвали у Катрин волны нового страха. Она, дрожа, опустила руки на стол.
– Что значит «принять свою роль»? – спросила она, её голос был полон раздражения. – Чёртовы загадки! Почему нельзя написать всё прямо?
Ренар поднял взгляд, в его глазах была тяжесть.
– Возможно, тот, кто писал это, сам не до конца понимал, что делает, – ответил он. – Или боялся раскрыть больше, чем следовало.
Катрин нервно провела рукой по волосам, её взгляд снова упал на дневник.
– Мы идём вслепую, – сказала она тихо. – Картина уже забрала четверых. Если мы ничего не сделаем, она завершит цикл.
– Но что значит «цикл»? – задал вопрос Ренар, его голос звучал задумчиво. – Это не просто смерти. Ритуал требует завершения. Вопрос в том, что произойдёт, когда он закончится.
Катрин замерла, её дыхание участилось. Она посмотрела на Ренара, её лицо стало напряжённым.
– Может, мы откроем нечто, что нельзя будет закрыть, – произнесла она уже почти шёпотом. – Что, если это не конец, а начало?
Эти слова, высвободившие давно подавляемую мысль, вызвали у Ренара странное чувство. Он снова перевёл взгляд на страницу, пытаясь найти хоть какие-то намёки.
– Если мы не узнаем, кто владеет картиной, – сказал он тихо, – мы не сможем ничего сделать.
Катрин задумалась, её взгляд снова метался между строками.
– Информация должна быть где-то в архиве, – сказала она, её голос стал твёрдым. – Если отель хранит такую историю, записи должны быть.
Ренар сосредоточенно кивнул.
– Но ты понимаешь, что отель будет защищать свои тайны, – предупредил он. – Он уже доказал, что способен влиять на нас.
Катрин ничего не ответила, её взгляд снова упал на дневник. Теперь страницы казались ей последней нитью, которая могла привести их к разгадке.
Катрин и Ренар покинули библиотеку в молчании. Тяжёлая книга осталась лежать на столе, словно напоминание о том, сколько ещё предстоит понять. Их шаги эхом разносились по пустым коридорам, звуча почти ритуально в ночной тишине. Буря за окном продолжала завывать, сливаясь с гулом их мыслей. Оба казались погружёнными в свои размышления, но молчание между ними не было отчуждённым. Оно наполняло воздух чем-то невыразимо тягучим.