– Это не может быть совпадением, – вмешалась Жанна. Её голос был тихим, но твёрдым. – Картина что-то отражает. Мы не можем этого игнорировать.

– Отражает? – с вызовом бросил Антуан, скрестив руки на груди. – Это просто старинная чушь. Кто-то сделал это. Возможно, даже ты, Жанна. Ты же говорила, что "чувствуешь" её. Может, ты и нарисовала это лицо?

– Ты серьёзно? – Жанна не отступала, её взгляд был холодным. – Думаешь, я за пару минут изменила картину, которой, возможно, сотни лет? Ты совсем потерял рассудок?

– Кто здесь потерял рассудок, ещё надо разобраться, – пробормотал Филипп. Он взял со стола бокал и сделал большой глоток. – Но если эта картина живая, как вы намекаете, то, может, она сама решит, кто следующий.

– Перестаньте! – голос Софи, обычно мягкий, неожиданно прозвучал громко. Она стояла, сжав руки на плечах Антуана, и дрожала, как лист. – Все мы напуганы, но это не повод переходить на крик. Никто из нас не виноват. Это должно быть… – она запнулась, её зрачки метались, как у человека, который ищет спасительный выход. – Это должно быть объяснимо.

– Объяснимо? – саркастично усмехнулась Катрин, впервые вмешавшись в разговор. – Скажи это Леону. Или тому, кто его туда загнал. Потому что я уверена – он туда не пошёл сам.

Её слова вызвали новую волну напряжения. Филипп поставил бокал на стол с таким звуком, будто хотел привлечь внимание.

– Мы даже не знаем, что именно произошло, – сказал он, глядя на Катрин. – А ты уже делаешь выводы. Почему? Может, у тебя есть причины говорить так уверенно?

– Что ты имеешь в виду? – холодно спросила она, не отводя глаз.

– Ничего, – протянул он, усмехнувшись. – Пока ничего. Но мы все знаем, что Софи видела тебя, заходящей к нему ночью. Или это тоже совпадение?

– Я уже сказала, это не была я, – отрезала Катрин. Её голос оставался спокойным, но в нём появилась стальная нотка. – Софи могла ошибиться. Или она видела что-то другое.

– Например? – скептически спросил Антуан. – Призрак?

Катрин не ответила. В бесстрастном взгляде мелькнула тень усталости. Она посмотрела на Пьера.

– Итак, полиция приедет, – сказала она. – Но что мы будем делать до их приезда? Просто сидеть здесь и спорить?

Пьер взвешивал её слова. Он взглянул на картину и на мгновение замер. Затем он ответил:

– До приезда полиции мы не будем предпринимать ничего, что могло бы помешать их работе. Я понимаю, что ситуация вызывает вопросы, но нам нужно сохранять хладнокровие.

– Хладнокровие, – повторил Филипп с горькой усмешкой. – Это легко сказать, когда в твоём доме люди умирают и появляются на картинах. Может, ты сам что-то знаешь, Пьер? Эта картина здесь наверняка не случайно.

Пьер посмотрел на него, но промолчал. Его лицо снова стало маской спокойствия, хотя напряжение оставалось.

Гости вновь замолчали. Их взгляды метались от картины к друг другу, к Пьеру, к пустым углам вестибюля. Время тянулось невыносимо медленно, а ощущение чего-то близкого и неведомого становилось всё сильнее.

Катрин сделала несколько шагов вперёд, остановившись у камина. Тени от пламени играли на её лице, подчёркивая твёрдость взгляда и прямоту осанки. Её голос прозвучал резко:

– Леон был сложным человеком, – сказала она, обведя собравшихся взглядом. – Да, он пил. Да, он был груб. Но это не значит, что он добровольно накинул бы петлю на шею.

Слова повисли в воздухе, так и не нашедшие своего места. Антуан нахмурился, его руки скрестились на груди.

– Ты хочешь сказать, что он не мог сделать этого сам? – спросил он, выказав в голосе больше вызова, чем интереса.

– Именно, – резко ответила Катрин. – Он был человеком, который винил всех вокруг, но только не себя. Его злость на жизнь не давала ему утонуть в апатии. Леон не искал смерти. Он выживал.

– Это всего лишь твоё мнение, – вставил Филипп, лениво прислонившись к стене. – Мы не можем знать, что творилось у него в голове, – иронично добавил он.

Катрин повернулась к нему, её глаза блеснули:

– Мы можем. По крайней мере, я могу. Потому что я разговаривала с ним. Я видела, как он спорил с самим собой, как цеплялся за свою работу, за искусство, за свою "музу", как он это называл. Даже пьяный, он держался за мысль, что однажды докажет всем, что они ошибались. Такие люди не заканчивают жизнь вот так.

Софи, до этого молчавшая, нервно поправила шарф на плечах и робко спросила:

– Но почему тогда он повесился? Мы ведь видели! Он был в своей комнате. Дверь была заперта. Как ещё это объяснить?