– Всё кончено, – прошептала она едва слышно.

Её быстро погрузили в машину скорой помощи. Двигатель завёлся, сирены завыли, и машина помчалась по расчищенной после бури дороге, унося её от этого кошмара. За спиной оставались лишь обломки и картина, которая, несмотря ни на что, осталась где-то среди развалин, всё так же неизменная и зловещая.

Палата, в которой лежала Катрин, была просторной, но от этого не менее гнетущей. Бледно-голубые стены, стерильный запах антисептиков и ровный гул аппаратов создавали атмосферу, далёкую от уюта. Окно, затянутое лёгкими белыми шторами, пропускало приглушённый свет, который казался едва живым в этом безжизненном пространстве. На прикроватной тумбочке стоял пластиковый стакан с водой, а рядом лежала ваза с одиноким подсолнухом – подарок, вероятно, от кого-то из спасателей.

Катрин лежала на кровати бледная, почти прозрачная. Глубокая усталость отразилась в её глазах, которые теперь были полны странного, притягивающего спокойствия. Тело болело, каждое движение отдавалось тупой болью, но она жила. И это казалось ей уже почти чудом.

Её мысли были как туман. Она вспоминала пламя, рушащиеся стены, картину, которая будто издевалась над ней даже в последние мгновения. Но больше всего она видела лица. Лица тех, кого она потеряла. Они смотрели на неё из воспоминаний так же, как когда-то с холста, и её разум не мог избавиться от этого.

Дверь палаты скрипнула, и Катрин вздрогнула. Её взгляд тут же устремился на порог. В палату вошёл мужчина, высокий, с тёмными волосами и пронизывающим взглядом светло-голубых глаз. Его походка была уверенной, а строгие черты лица несли мягкость. Он держал в руках папку, которую аккуратно прижимал к груди.

– Мадам Лаваль, – начал он, его голос был глубоким, с лёгкой хрипотцой. – Простите за беспокойство. Я инспектор Арно Леклерк.

Катрин задержала на нём взгляд. Его черты были чёткими, но в глазах читалась искренность, которая сразу внушила ей доверие. Его лёгкая и тёплая улыбка сделала атмосферу чуть менее угрожающей. Однако Катрин была слишком измучена, чтобы ответить сразу.

– Я пришёл, чтобы поговорить с вами о происшествии в «Ля Вертиж», – добавил он, подходя ближе.

Катрин кивнула. Её голос был слабым, но твёрдым:

– Садитесь, инспектор. Я… я расскажу вам всё, что знаю.

Леклерк поставил папку на тумбочку и сел на стул у кровати. Его взгляд был сосредоточенным, но в нём читалась забота.

– Для начала, как вы себя чувствуете? – спросил он, мягко, почти с сочувствием.

Катрин едва заметно улыбнулась, её глаза на мгновение встретились с его.

– Чувствую… что я всё ещё здесь. И это уже больше, чем я могла ожидать, – ответила она, но её голос звучал горько.

Леклерк понимающе кивнул. Он достал блокнот и ручку, но держал их, не открывая, как будто не хотел нарушать её покой.

– Я знаю, что это трудно, мадам Лаваль, но я должен задать вам несколько вопросов. Вы сможете?

Катрин глубоко вздохнула, её глаза закрылись на мгновение. Затем она открыла их и кивнула.

– Я расскажу, – сказала она тихо, но в то же время решительно.

Она начала говорить, и её слова лились словно поток, разрывая тишину палаты. Она рассказывала о прибытии в отель, о странной картине в вестибюле, о смерти Леона, о том, как атмосфера отеля становилась всё более тяжёлой. Её голос срывался, когда она упоминала имена тех, кто погиб. Леклерк слушал внимательно, не перебивая, но его лицо выражало смесь недоверия и ужаса.

– Картина была… живой, – сказала Катрин, её взгляд затуманился. – Она смотрела на нас. Она выбирала.

– Вы хотите сказать, что картина… – Леклерк не закончил, его голос замер, будто он не мог подобрать слова.

– Да, – перебила его Катрин, её голос стал твёрже. – Это не просто предмет искусства. Это НЕЧТО, что питалось нашими страхами.

Она продолжила рассказывать о смертях Луизы, Антуана, Софи, Жанны, Филиппа, Эмиля. Её слова были пропитаны горечью, страхом и чувством вины. Когда она дошла до момента, как Дюрок признался в своей роли в ритуале, её голос стал глухим, почти механическим.

– Они убивали нас, – сказала она. – Они направляли картину, чтобы завершить ритуал.

Леклерк не сводил с неё взгляда, его глаза блестели от смешения эмоций. Он видел перед собой не просто свидетеля, а человека, пережившего нечто необъяснимое.

– Вы уничтожили картину? – спросил он тихо.

Катрин замерла, её дыхание стало медленным и глубоким. Она покачала головой.

– Я пыталась. Она горела, но… но с ней ничего не произошло. Картина не исчезла, инспектор. Она всё ещё там, под обломками.

Её голос затих, и в комнате повисла гнетущая тишина. Леклерк закрыл блокнот и посмотрел на неё. Его лицо выражало не просто профессиональный интерес, но и неподдельное сочувствие.

– Вы сделали всё, что могли, – сказал он наконец полным уважения голосом. – Вы спаслись. И это уже чудо.