– Вы уверены, инспектор? – и не смог скрыть обеспокоенности.

– Абсолютно, – твёрдо ответил Дюрок. – Я должен разобраться в происходящем. Три смерти, о которых вы мне рассказали, не оставляют сомнений: это убийства.

– Но ведь… – начал было Филипп, но замолчал, не найдя слов.

Жанна нахмурилась, её лицо побледнело.

– Если вы останетесь, – медленно произнесла она, её голос дрожал, – разве это не значит, что вы станете… частью этого?

Инспектор повернулся к ней, его взгляд был пронзительным.

– А если я уеду, – ответил он холодно, – вы думаете, что что-то изменится?

Гости замерли. Каждый думал о том, что ответ инспектора был правдой. Даже если бы он уехал, их положение оставалось бы столь же безнадёжным.

Пьер глубоко вдохнул, его взгляд на мгновение встретился с взглядом Дюрока.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Если вы решили остаться, я распоряжусь, чтобы для вас подготовили комнату.

Дюрок кивнул, затем снова посмотрел на остальных. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то похожее на решимость.

– Вертолёт должен улететь, – сказал он. – Я больше не нуждаюсь в нём.

Пьер вышел из вестибюля, чтобы отдать указания пилоту вертолёта. Густой снег продолжал кружиться в воздухе, покрывая всё вокруг белым покровом. Вертолёт стоял на небольшой площадке. Лопасти медленно вращались, создавая рваные вихри в морозном воздухе.

Пилот, заметив приближающегося Пьера, наклонился к нему.

– Инспектор остаётся? – громко спросил он, перекрывая шум двигателя.

– Да, – коротко ответил Пьер. – Можете возвращаться.

Пилот кивнул. Его лицо не выражало удивления, но в глазах читалась усталость. Он влез обратно в кабину и начал готовиться к взлёту.

Пьер остался стоять на площадке, наблюдая, как вертолёт медленно поднимается в воздух. Его гул становился всё громче, снег вихрем кружился вокруг, заслоняя видимость. Лопасти всё быстрее разрезали холодный воздух, пока вертолёт, наконец, не оторвался от земли.

Гости, собравшиеся у окон, наблюдали за этим ритуалом. Они не могли оторвать глаз, пока вертолёт, медленно удаляясь, не превратился в едва заметную точку на горизонте. Его рёв постепенно затихал, уступая место завываниям ветра.

Пьер стоял, не двигаясь, ещё несколько минут, глядя на то место, где исчез вертолёт. Когда он вернулся в вестибюль, на его лице мелькнула тень отчаяния.

Ночь накрыла «Ля Вертиж» своим тяжёлым покровом, и завывание ветра за окнами сливалось с треском пламени в камине. Казалось, что даже стены отеля дрожат от напряжения, которое не покидало его с самого момента изоляции. Каждый угол, каждая тень будто оживали в этом затерянном месте, добавляя ощущение присутствия чего-то невидимого, но реального.

Филипп Готье сидел в кресле, повернувшись к камину. Его гитара, которая обычно была его спутником в такие моменты, стояла в стороне, прислонённая к стене. Он не играл, не напевал под нос мелодии, как делал это раньше. Сейчас его руки, сложенные на коленях, оставались неподвижными, а взгляд был устремлён в огонь.

Музыкант выглядел уставшим, но в его движениях читалась какая-то странная напряжённость. Он будто пытался сохранить спокойствие, но с каждым мгновением становилось всё труднее. В комнате царил полумрак, освещаемый лишь мерцанием пламени. Тени от огня играли на стенах, как живые существа, и каждый вздох казался громче, чем должен быть.

На столике рядом с ним стоял бокал с вином, из которого он так и не сделал ни глотка. Лёгкая дрожь его пальцев выдавала нервозность, а взгляд время от времени падал на дверь, словно он ожидал, что она откроется в любой момент.

Филипп вздохнул, провёл рукой по волосам и посмотрел на старинные часы, стоявшие на полке. Их стрелки двигались медленно, почти лениво, но каждый щелчок, раздававшийся в комнате, напоминал ему о том, что время идёт. Ночь ещё только начиналась, но уже казалась бесконечной.

Его мысли метались, создавая вихрь из обрывков воспоминаний, недосказанных слов и тревожных предположений. Филипп знал, что этот разговор может изменить многое. Или ничего. Но отказаться он уже не мог. Один из постояльцев назначил ему встречу. Ожидание наполняло воздух вокруг него чем-то вязким и невыносимым.

Ещё один взгляд на дверь, и его сердце замерло. Казалось, что шаги раздались за её пределами, но звук был настолько тихим, что Филипп сам не был уверен, услышал ли что-то. Он сжал подлокотники кресла, наклонился чуть вперёд, напряжённо вслушиваясь в гулкие завывания ветра.