Гости молчали. Никто не осмелился возразить. Инспектор Дюрок тяжело выдохнул, обводя взглядом собравшихся.

Тело Жанны, неподвижное и зловеще неподвластное времени, всё ещё находилось в кресле. Остекленевшие глаза женщины смотрели сквозь реальность, а её поза отражала последнее мгновение борьбы. Пьер отвёл взгляд, его лицо выражало смесь вины и усталости.

– Мы не можем оставить её здесь, – наконец сказал Дюрок. Его голос звучал глухо, как эхом отражённый от холодных стен библиотеки.

– Морозильная камера, – уже в который раз подсказал Пьер, и его голос дрогнул. – Её тело нужно поместить туда.

Дюрок коротко кивнул, не сказав больше ни слова. Он осторожно шагнул ближе к креслу, будто он боялся потревожить невидимые силы, которые, казалось, всё ещё присутствовали в комнате. Пьер последовал за ним. Его руки дрожали, когда он наклонился к телу Жанны.

– Возьмём её вместе, – предложил Дюрок.

Они осторожно подняли тело. Оно было холодным, почти ледяным, и, несмотря на хрупкость Жанны, удивительно тяжёлым. Каждый их шаг был медленным, вес тела тянул их вниз, придавая каждому движению непосильную тяжесть. Остальные гости, оставаясь в библиотеке, молча смотрели, не скрывая облегчения, что они не участвуют в этом.

Коридоры, по которым двигались Дюрок и Пьер, казались ещё более длинными, чем обычно. Свет ламп был тусклым, а тени, казалось, становились живыми, словно следили за каждым их шагом. Вздохи мужчин и редкий звук шагов на полу разносились эхом, заполняя гнетущую тишину.

Когда они подошли к двери морозильной камеры, Дюрок остановился. Его рука, привычно крепкая, теперь слегка дрогнула, когда он потянулся к дверной ручке. С тихим скрипом металлическая дверь открылась, выпустив наружу поток ледяного воздуха.

– Её место… рядом с остальными, – сказал Пьер, его голос был тихим, почти шёпотом.

Внутри камеры уже находились тела тех, кто стал жертвами этого жуткого места. Луиза, Антуан, Софи, Филипп. Каждый из них, несмотря на свою неподвижность, казалось, всё ещё рассказывал историю своей смерти. Жанна, с её искажённым лицом и остекленевшими глазами, теперь должна была занять своё место в этом ряду.

– Осторожнее, – тихо сказал Дюрок, когда они положили тело на одну из свободных полок.

Пьер отвернулся, его дыхание стало прерывистым. Он провёл рукой по лбу, словно пытаясь стереть воспоминания, которые, он знал, никогда не исчезнут.

– Каждое тело… – начал он, его голос был наполнен горечью, – каждый раз, когда мы приносим кого-то сюда, картина становится ярче.

Дюрок закрыл дверь камеры, глухой звук замка отразился от стен коридора. Он обернулся к Пьеру.

– Это не просто тела, – наконец сказал он. – Это её топливо.

Эти слова, произнесённые с ледяным спокойствием, повисли в воздухе. Пьер ничего не ответил. Его взгляд был прикован к двери камеры, за которой теперь лежали тела пяти жертв. Казалось, что каждое из них становилось частью чего-то, что нельзя было объяснить словами.

Когда Дюрок и Пьер вернулись в гостиную, никто из гостей не сказал ни слова, но каждый знал, что свершилось. Их взгляды невольно метались между дверью библиотеки и вестибюлем, где висела картина маркиза де Сада. Никто не поднимался, чтобы взглянуть на неё ближе, но все понимали: изменения уже произошли.

Катрин, стоявшая у окна, скрестила руки на груди, пытаясь сдержать дрожь. Она не смотрела на картину, но чувствовала, что на ней появилось новое лицо.

– Жанна, – тихо произнесла она самой себе.

Жанна была одной из тех, кто часто пытался сохранять рассудок, даже в этой ситуации, но теперь её место на холсте стало ещё одним напоминанием о том, что каждый из них может стать следующим.

– Мы все знали, что так будет, – сухо сказал Эмиль, который сидел в углу, нервно перебирая пальцами. – Каждый раз одно и то же. Её лицо уже там, верно?

Пьер бросил быстрый взгляд в сторону картины, но не встал. Его губы дрожали, когда он ответил:

– Да. Она… там.

– Это ритуал, – сказала Катрин, её голос был тихим, но в нём чувствовалась уверенность. – И он почти завершён.

Дюрок, стоявший у камина, смотрел на картину, но он не приближался к ней. Её цвет, текстура, лица – всё казалось слишком реальным, слишком живым. Он молчал, но это молчание говорило о том, что он обдумывает каждую деталь.

Пьер, напротив, нервно ходил взад-вперёд со смесью гнева и отчаяния на лице.

– Мы не можем просто ждать, – резко произнёс он, его голос сорвался. – С каждым разом она становится сильнее. Мы должны что-то сделать.

– Например? – резко спросил Эмиль, его голос был полон горечи. – Ты же сам говорил, что с ней ничего нельзя сделать. Она… это место… всё против нас.