Находясь в чайной, мы молча уничтожали принесенную еду и особо не глазели по сторонам, хотя, чего там глазеть, обычный мелкий пристанционный трактир, с претензией на солидность. Всё же, это не забегаловка, которую держат в основном иудеи, они же и лицензию от государства имеют на продажу хлебной водки.

А тут всё чин-чинарём, чай, кофэ, хотя изысков нет, не та публика, здесь бывают только такие, как мы, да работники железной дороги ошиваются. Покончив с едой, оставаться здесь дольше необходимого показалось мне неуместным.

Глянув на Петра, что дожёвывал кусок каравая, я понял, что у него сложилось такое же мнение об этом месте. Я встал, машинально взглянув на развешанные по стенам лубочные картинки, изображающие различные городские и сельские пейзажи. Только одна из них показывала атаку имперских гренадёров на порядки анатолийский войск. Задержав на ней взгляд, я вздохнул и, натянув на голову фуражку, пошёл на выход, отдав, как и Пётр, половому деньги за питьё. Скорее всего, в подобной атаке погиб и мой отец.

Улица вновь встретила нас шумом, и мы заспешили в сторону вокзала, что виднелся неподалёку. Времени прошло не много, всего лишь полчаса, но мы опасались отстать от поезда, да и вообще, чего шарахаться в незнакомом городе, мы же не за приключениями сюда пришли. Но без приключений, увы, не обошлось.

Быстро добравшись до вокзала, мы направились к месту, где стоял наш поезд, и не нашли его возле платформы. Волна ужаса накрыла меня с головой, сердце гулко застучало, я замер, не зная, что делать и куда бежать. Пётр тоже понял, что поезда нет, и стал бегать по платформе, словно поезд мог спрятаться за ней.

Первым опомнился, всё же, я.

— А вы не знаете, куда делся поезд, что здесь стоял? — обратился я к толстому и важному мужчине, с щегольской тростью и котелком на голове.

Тот холодно посмотрел на меня и хмыкнул.

— Раз поезда возле платформы нет, значит, он ушёл, молодой человек, — и, отвернувшись от меня, заспешил по своим делам.

Подскочил Пётр.

— Надо не у этих спрашивать, а у станционных работников.

— Ага, — ответил я, и тут мы одновременно увидели носильщика багажа. Подскочив к нему, мы буквально засыпали его вопросами.

— А вы не видели, тут поезд стоял? Да, мы опоздали на него, он ушёл или ещё здесь? Где он? Куда он делся? Он же должен был нас ждать?!

— Какой поезд? — нахмурился носильщик, который, всё же, смог разобрать сквозь поток вопросов самый нужный.

— Крестополь — Павлоград — выкрикнул Пётр.

— А, энтот, так вон же он стоит, на запасных путях, ещё час с лишком ему там торчать, ну а вы, поспешайте, а то вона как испужались. Он это, идите к нему, как раз успеете.

Позабыв поблагодарить носильщика, мы бросились наперегонки к стоящему вдалеке поезду. Спотыкаясь о шпалы и оскальзываясь на рельсах, мы за пять минут добежали до состава и, найдя нужный вагон, ввалились в него, насмешив такой спешкой обер-кондуктора. А вбежав внутрь, уселись на свои диваны и только тут перевели дух.

— Вот так поели пирожков, — выразил я свои эмоции вслух.

— Да ничего, зато Воронеж повидали, когда ты, Фёдор, ещё пирожков поешь в Воронеже?!

— Да, не скоро, — согласился я, нервно улыбаясь незамысловатой шутке.

Сунув руку в карман, я достал из него часы и взглянул на них. Мы отсутствовали ровно час, и ещё оставалось столько же до того времени, как наш поезд вновь тронется в путь, но выходить из вагона больше не хотелось, разве что только рядом постоять. Впрочем, на улице мы простояли недолго и, вновь вернувшись в вагон, сидели и переговаривались, пока приехавший к нам новый паровоз прицепил к себе вагоны и, дав короткий, но пронзительный гудок, отправился вместе с нами в долгий путь.

— А ты сам хотел поступить на инженерный факультет? — стал пытать меня Пётр.

— Нет, я хотел на военно-рыцарский факультет или поступить в военную академию, но меня туда не взяли.

— Почему?

— Из-за дара, — нехотя признался я.

— А что у тебя за дар?

— Слушай, а что ты меня вопросами заваливаешь? Я же не спрашиваю тебя, какой у тебя дар. А ты меня постоянно спрашиваешь.

— Да ладно тебе, у меня дар простой: я умею разминать и сращивать любое железо.

— Да?! Это как?

— Ну, потом покажу, я даже рельсы могу смять, если хорошо постараюсь.

— Так ты огневик, ты всё плавишь?

— Нет, сказал же тебе, я разминаю железо, ну, как воск, только долго, и я могу сращивать любую вещь или ваять из неё что-нибудь.

— Ааа! Так тебе в скульптуры можно идти, ты, наверное, и бронзу можешь так, и медь?

— Могу, — нехотя признал Пётр, — но они тяжелее даются, отец сказал, что мне с таким даром лучше идти в инженеры, да я и сам так думаю, а мама говорит, что из меня и вправду хороший скульптур получится, или техник какой. Но мне не хочется быть ни скульптором, ни инженером, я хочу стать физиком, чтобы познать суть вещей. Видел, какие сейчас машины паровые делают, а ещё, говорят, есть те, что на эфире работают.