«Безответственная лакировка, приукрашивание действительности» в публичных выступлениях и пропаганде, о которых с возмущением говорили партийные идеологи, были характерны именно для «псевдоадептов» из числа «номенклатуры». Это хорошо видно из докладов партийных органов в вышестоящие инстанции, которые содержали лживые уверения в единодушии, всеобщем «энтузиазме, трудовом и политическом подъеме», «полной поддержке и одобрении позиции» КПСС, «высокой политической сознательности» населения и т. п. [1129] Такой подход был сформирован, как отмечал Г. А. Арбатов, опасением дать слишком «нежелательные», «неприятные» для вышестоящего руководства оценки ситуации [1130] . Партийные чиновники и сами не желали видеть реалии, и боялись сообщать о каких-либо проблемах в обществе «наверх», чтобы не потерять свои места, за которые «номенклатура» цепко держалась (это проявилось, в частности, в отрицательном отношении многих руководителей к введению выборности, причем чем выше был их ранг, тем такое мнение было сильнее распространено [1131] ).

Из-за поведения «номенклатуры» и других «псевдоадептов» у некоторых советских людей, особенно из числа молодежи, появилась уверенность, что принципиальность и честность вредят карьере, ради которой допустимо «пойти на уступки собственной совести». Некоторые молодые люди открыто называли партбилет «красным поплавком», при этом не собираясь прозябать в партии как «черная кость» и стремясь с самого начала обеспечить себе привилегированное положение [1132] . Так в СССР появлялось все больше беспринципных карьеристов.

В стране распространялась «отрицательная селекция». Наряду с многочисленными умными, порядочными и ответственными людьми на руководящие посты, как отмечал Г.А. Арбатов, все чаще выдвигались «люди посредственные, слабые, часто бесчестные». Уровень руководителей неуклонно снижался, и важные для страны решения принимались в узком кругу малоквалифицированных чиновников, нередко на основе непроверенной, неверной и неполной информации. С другой стороны, многие деятельные, активные, неравнодушные к проблемам страны люди были отправлены в жернова карательной системы [1133] . Показательно мнение известного философа А. А. Зиновьева, который сам в 1978 г. был выслан из СССР и лишен советского гражданства: «Для широких слоев населения становилось очевидным, что гораздо большего жизненного успеха добиваются не за счет героического труда и бескорыстного служения обществу, а за счет иных качеств — подхалимства, карьеризма, обмана, демагогии, жульничества, очковтирательства и прочих морально порицавшихся феноменов поведения. Была фальсифицирована сама система оценки качеств работников и вознаграждения лучших» [1134] .

Сам Л.И. Брежнев еще в 1966 г. отмечал, что, хотя «в основном в партию идут достойные люди… не обошлось и без того, что в партии оказались люди случайные, подчас такие, которым нужен партбилет только из карьерных соображений». В связи с этим он отметил необходимость обмена партбилетов. Такой обмен был произведен в 1973 г. Почти 354 тыс. членов КПСС получили отказ в получении новых партбилетов — «те, кто допускал отклонения от норм партийной жизни, нарушал дисциплину, утратил связь с партийными организациями» [1135] . Однако эта акция, очевидно, имела мало эффекта для решения проблемы появления в партии «случайных людей». Так, с 1981 по 1985 г. из КПСС было вновь исключено 429,5 тыс., в 1986–1989 гг. — 498,4 тыс. чел. [1136]

Еще одной проблемой, сопряженной с усилением «деидеологизации» советской системы, было то, что к концу 1970-х гг. позиции партийного аппарата в СССР стали заметно ослабевать за счет усиления государственной и хозяйственной «номенклатуры». К.Н. Брутенц писал, что «сама партия по существу превратилась в аппаратную структуру», и именно как политическая сила «она была в значительной мере уже мертва» [1137] .

Эта проблема шла рука об руку с ростом бюрократизации СССР. Выступая на заседании Политбюро в сентябре 1981 г., Л.И. Брежнев отметил, что в предыдущую пятилетку в стране «имел место неоправданный, по существу неуправляемый, рост численности работников аппарата управления», который составил 14,2 %, или 2,2 млн чел. (в то же время общая численность работающих в СССР увеличилась только на 9,8 %). Удельный вес управленческого персонала в стране вырос с 14,5 % в 1975 г. до 15 % в 1980 г. и достиг 17 млн чел. Расходы на содержание аппарата управления увеличились на 30 % и составили в 1980 г. более 32 млрд руб., или 7 % национального дохода. Брежнев подчеркнул, что «увеличение численности аппарата министерств и ведомств СССР сопровождается, как правило, ростом начальствующего состава» [1138] (а не «рядовых» сотрудников).

Высший эшелон «номенклатуры» в период правления Л.И. Брежнева окончательно выделился в особую касту (работники республиканского, областного и районного масштабов — в свои «малые» касты), в «нечто вроде дворянства». Ответственные посты стали в принципе пожизненными, а бюрократы — несменяемыми [1139] . Г.И. Ханин пишет о «поразительной стабильности» состава партийного аппарата и хозяйственного руководства в брежневский период: в течение 18 лет во главе партии оставался тот же самый генеральный секретарь ЦК, 15 лет руководил страной один и тот же председатель Совета министров, и еще дольше, вплоть до 1987 г., — председатель Госплана СССР. Примерно столько же лет были у руля многие члены Политбюро и секретари ЦК, министры, первые секретари ЦК компартий союзных республик, обкомов, главков, отделов министерств и ведомств, директора крупных предприятий [1140] . Мало того, чиновники пытались создать систему передачи власти или хотя бы привилегий по наследству [1141] .

«Номенклатура» продолжала обрастать собственностью, льготами и другими благами. Г.А. Арбатов вспоминал, что «для целой группы людей, окружавших Брежнева, узаконивались роскошные дома приемов и «охотничьи домики», дорогие подарки и всевозможные услуги тех, кто ведал дефицитом; такая система стремительно распространялась вглубь и вширь — на республики и их руководителей, затем на области и города, в чем-то на районы, даже на предприятия и хозяйства. Границы между дозволенным своим и недозволенным чужим стирались. Ответственная должность превращалась нечестными людьми в кормушку. Все дурное, что проступало в Москве, тут же дублировалось в провинции — и спецлечение, и специальные жилые дома, и спецстоловые — все, вплоть до пресловутой «сотой секции» ГУМа, торговавшей импортным и отечественным дефицитом» [1142] .

В СССР расширялись масштабы коррупции. К.Н. Брутенц связывал это явление, помимо всего прочего, с нараставшим в партии процессом «идейного обмеления» [1143] , т. е. с утратой партийными чиновниками всех сдерживающих моральных факторов. Люди, еще сохранившие верность идеалам, сетовали, что «В.И. Ленин не для того завоевывал советскую власть, чтобы ею злоупотреблять» [1144] . Однако для многих представителей «номенклатуры» ни Ленин, ни партия, ни советская власть уже не имели большого значения.