Шрифт:
— Растет! — повторил Витя. — Честное слово, растет!
Он хотел потрогать росток пальцем, но не дотянулся до лунки. Голова закружилась, потемнело в глазах…
Когда Витя очнулся, Лесовички возле него не было. И лежал он не на голой земле, а на мягкой зеленой траве.
Над ним шелестели ветки знакомого старого дерева. Из травы выглядывала забытая лейка. Она словно искала Витю, вытянув свою и без того длинную шею и тараща во все стороны круглые дырочки глаз.
Но и Витины глаза стали круглыми от удивления. Кто перенес его с берега речки домой?
И дом цел. И сарай цел. Все на месте, как раньше, до ссоры с лесом! На крыльце умывается кошка, а к ее блюдцу с молоком подкрадывается щенок.
— Ко мне! — позвал щенка мальчик, и шершавый горячий язык восторженно облизал его лицо.
А потом они вместе бежали по огороду, пока не уперлись в деревянный забор.
И там, за забором, все было, как раньше. Вдали серебрилась речка, а на ее крутом берегу зеленели деревья. Щенок залаял, а Витя запрыгал от радости. Лес вернулся, вернулся лес!
Вот что мне послышалось в шуме листвы старого дерева в тот ветреный день.
Может, ты скажешь: да это сказка! В жизни птицы, звери и деревья не разговаривают!
А разве в сказках нет правды? Все, что здесь рассказано о жизни леса, — правда. Правда, что лес наш большой друг и надо его беречь.
Может, ты скажешь: эти Витины приключения вам приснились!
Ну, а буквы на стволе старого дерева? Я их действительно видела. Мне они присниться не могли.
Не приснилось мне, что их вырезал мальчик Витя. Но каждый, кто с ним знаком, знает, что с прошлого лета Витя переменился: веток не ломает, деревья не калечит, муравейников не разоряет, рогатки в его кармане больше не найдешь. Зимой он устроил на ветке старого дерева кормушку. Ее посещали разные птицы, но чаще всего дружной стайкой, словно одна семья, прилетали пять молодых синиц.
Витя думает, что это выросли те самые осиротевшие синичата. Им он был особенно рад.
А вот приписка, сделанная собственной рукой Вити:
Дорогие ребята! Честное слово, я больше никогда не поссорюсь с лесом. Я теперь с ним дружу. А вы?
А ТЫ?
Я не шучу, я спрашиваю совершенно серьезно:
— Ты никогда не обижал животных, не калечил деревья и кусты?
Что ж ты молчишь?
Один мальчик, которого я о том же спросила, молчал, молчал, а потом буркнул:
— Подумаешь, важность! Ну, сломал одну ветку…
Он одну, ты вторую, а другие ребята скажут: почему им можно, а нам нельзя?
Он разорил гнездо, ты разорил гнездо, мы разорили гнезда, они разорили гнезда… Что ж тогда будет?
Будет плохо! Плохо нам, людям. Природа может обойтись без человека, а человеку без природы не обойтись!
Чтоб никогда не ссориться ни со зверем, ни с птицей, ни с рыбой, ни с деревом, ни с травою, — прочти внимательно эти правдивые истории.
И не говори: «Подумаешь!..»
А прошу тебя: хорошенько подумай сам.
Мы одной крови
Может, так когда-нибудь и будет.
Человек вспомнит тех, кому он многим обязан, человек захочет поблагодарить:
колосья, что его кормили;
травы, что его лечили;
пушных зверей, чей мех согревал его в стужу;
деревья, из которых он строил корабли…
Если каждому растению и животному, сделавшему человеку добро, ставить памятник, — не хватит земли!
А вот хорошо бы поставить один общий памятник природе в благодарность за ее щедрые дары.
Может, так когда-нибудь и будет.
Но пока памятника природе еще нет на земле.
Зато есть памятники собаке, лягушке и двум насекомым: вредной гусенице и вредному жуку.
Памятник гусенице
«Тот не пропадет, кто имеет кактус», — говорят мексиканцы, и говорят не зря.
В Мексике любят приятные на вкус розовые и желтые плоды кактуса; в Мексике кактусом лечатся, кактусом топят, кактусом огораживают участки, из его сока делают водку, из волокон плетут красивые кошельки.
В Мексике кактус в почете, но Австралии он пришелся не ко двору.
Сто двадцать семь лет назад фермеры одного австралийского штата выписали из Аргентины кактус опунцию.
Им рекомендовали эту колючку как лучшую живую изгородь. Ни один вор не пролезет: кому охота остаться без штанов!
И верно, изгороди получились на славу! Но потом фермеры стали натыкаться на колючие заборы посреди своих собственных полей.
Опунция теснила пшеницу, и никак не удавалось выселить с поля расплодившуюся колючку.