Пусть щенок не знал этих лесных законов, но и он понял, что здесь защитника Вити ему не найти.

Перед самым дубом на кустике рябины одиноко сидела птица в черной бархатной шапочке, с желтой манишкой на груди.

Трепеща крылышками, она поднялась в воздух и стала кружить над поляной, пронзительно крича:

— Пятеро малышей остались сиротами! Я требую справедливости!

Это был горемычный папа-синица, главный истец.

Но истцом был и вырванный с корнем куст черники, и покалеченный орешник, и лягушка с перебитой лапой, и муравьи из разоренного муравейника.

Десятки голосов повторили вслед за птицей:

— Мы требуем справедливости!

Лесной старейшина молчал, его помрачневшая листва казалась лиловой. Тяжелые тучи закрыли небо. Надвигалась гроза.

Зашатались от ветра деревья, заметались кусты, затрепетали травы. Птицы, сорвавшись с ветвей, носились над поляной, словно огромные черные стрелы.

Ослепительная молния прорезала небо, и щенок, зажмурясь, припал к земле. А она содрогнулась от грохота.

То ли это ударил гром, то ли разгневанный лес вынес свой приговор…

Бабушка огорчилась, когда Витя, вернувшись из лесу, отказался обедать.

— Сейчас мне не хочется. Потом.

— Как же это так? Гулял, гулял, да аппетита не нагулял! Подожди, я схожу в магазин, куплю тебе чего-нибудь вкусненького!

Бабушка обещала скоро вернуться, но разразилась гроза. От ударов грома звенели стекла, дребезжала в буфете посуда. Вите было тоскливо и одиноко.

Гроза прошла, а бабушка все еще не приходила. Даже щенка нет, — с ним было бы веселее. Когда же бродяга вернется домой?

Витя распахнул окно настежь и увидел летящего голубя.

Некоторые поселковые мальчишки держали голубей, но их голуби умели всего-навсего летать по кругу. А у этого

дикаря что-то белело в лапках, будто он нес письмо. Странно!

И совсем странным показалось Вите, что лесной дикий голубь не боялся человека, а летел прямо к нему.

Над головой мальчика прошелестели сизые крылья, и таинственная записка, которую нес голубь, упала на пол.

Это была не бумага, а свернутая в трубочку береста. Витя торопливо развернул ее и прочел:

«Ты обидел лес. Попробуй без него обойтись. Что ты потерял — узнаешь, когда пробьет двенадцать часов!»

Никакой подписи. Письмо скрепляла алая ягодка земляники, похожая на сургучную печать.

— Какая чушь!

Витя сердито швырнул бересту под стол. Откуда ребята пронюхали про то, что случилось в лесу? Ловкачи, даже дикого голубя выдрессировали! Интересно, кто это его разыгрывает: Мишка, Юрка или Олег?

Узнать можно было по почерку. Витя снова подобрал с пола белую трубочку и вздрогнул.

Неужели он в первый раз ошибся? Неужели вместо обычных для бересты черных черточек ему почудились буквы, а из букв сложились слова? Перед ним был самый обыкновенный кусочек бересты.

Бом! — глухо ударили стенные часы.

Их стрелки — большая и маленькая — соединились на цифре двенадцать.

Теперь Витя уже не сомневался в том, что его разыгрывают. Бьет двенадцать, а разве он что-нибудь потерял, хотя в загадочном письме было написано… Да, было, было! Но куда же девались буквы и земляничка-печать?

Витя подбежал к окну, чтоб на свету рассмотреть бересту.

Бом! Бом! — били стенные часы.

И старое дерево за окном в такт закачало ветвями. Земля вокруг ствола треснула, трещины потянулись в стороны, как лучи.

Дерево медленно отрясало землю со своих корней, похожих на узловатые ступни. А потом, протянув ветку-руку, вытащило из забора жердь и, опираясь на нее, как на посох, тяжело зашагало по дорожке. Тень волочилась сзади, точно черный дырявый шлейф.

Бом! Бом! — били часы.

Дерево величаво склонило вершину, оно прощалось с домом. И дом, огорченно захлопав ставнями, отвесил дереву низкий поклон.

Витю очень сильно тряхнуло. Он налетел на стол, потом его отбросило к шкафу, от шкафа к дивану.

И тут началось…

Не только во дворе, но и в комнате происходило что-то странное.

Выбросив белый фонтан опилок, рассыпался стол, развалился шкаф, стулья, брыкаясь, как жеребята, стали выпрыгивать в окно.