— В отличие от некоторых, он вежлив со мной, — невозмутимо сообщает она. — Но сказал, что вот уж неделю, как какой-то сукин сын понавыпускал триг, и они теперь покоя не дают его мальчикам.

Чех невольно крякает, вспомнив «мальчиков» Одноглазого. Камнелюди способны любую тригу пополам переломить, чего тут нервничать? Правда, если триг много… Зар-раза! Ну, кто? Кто вызвал к жизни Ябо, а вместе с ним столь неприятное приложение, которое притягивается кровушкой визуализированного? А вдруг…

Трига – порождение человеческого разума. Когда-то кто-то настолько плотно сумел её всадить в полотно реальности, что никак не вычистить этих тварей. В какой-то момент к ним уже привыкли, считая чуть ли не частью экосистемы. Той самой, к которой обычные смертные люди не относятся никаким боком.

Чеху становится не по себе. Что, если Ябо — не единственный, вызванный к жизни? Если таких подарочков много, то без помощи Стольного не обойтись. А тот сейчас занят по самое не могу — возится с собственными упырями в Киеве.

— Эммануил Борисович, уж не знаете ли, кто причиной тому?

Чех невинно смотрит на неё и пожимает плечами.

— Вот вы мне и поможете. Не хотите же, чтоб в Одессе творились безобразия без вашего ведома?

Сара Абрамовна берет на руки рыжего котищу и ворчит что-то про пользу Следящих. Кот согласно мурлычет.

— С вами связываться — это такая головная боль, я вам говорю. Но мне не нужен этот гембель на больную старую голову. Я таки прочешу Одессу и достану вам того шлимазла, только не делайте мне нервы.

Тирада малоприятная, но убедительная. К тому же да, все безобразия должны происходить исключительно с ведома Следящего.

Чех бросает взгляд в окно и хмурится. Темно. Театральник, наверно, в ярости. Пора уже покидать страшно гостеприимную во всех смыслах хозяйку.

Попытку попрощаться срывает пронзительный звонок мобильного. Чех смотрит на экран — Дима. Что, уже куда-то вляпался?

— Да? — получается хрипло и отрывисто.

— Ты ещё долго? — интересуется Дима немного отрешённо. — Мы уже всё, стоим тут у входа.

Чех приподнимает бровь, представив картину.

— Стоим?

— Ну, да. С этим чу… ну, приятелем твоим, — нехотя произносит Дима, и тут же добавляет совсем тихо, — давай быстрее, у меня ощущение, что он всё-таки готов полакомиться человечиной.

Чех невольно фыркает, чем вызывает недоумение на лице Сары Абрамовны.

— Хорошо, скоро буду.
– Нажимает отбой и почти извиняющимся тоном произносит: — Прошу простить, но дела. Обед был сказочным. Возможно, будем видеться чаще, когда я перееду в Одессу.

Сара Абрамовна как-то рассеянно кивает и даже не выходит его проводить. Чех спускается по ржавым ступенькам, перепрыгнув всего одного кота, и машет на прощание таинственному соседу, так и сидящему в увитой виноградом беседке.

— Эммануил Борисович, — неожиданно раздается низкий голос Городовой.

Чех притормаживает у выхода и оборачивается:

— Да?

Что-то ещё? Вроде всё обговорили, а видеть его тут совершенно не были рады.

— Таки за сколько километров вы сейчас от Одессы?

— Ну… — он мысленно прикидывает и выдает результат: — Этак сто пятьдесят.

Сара Абрамовна задумчиво поправляет воротник халата, а потом очки на переносице, чтобы не сползали на нос. И всё же говорит:

— И таки не надо ближе. Я вас умоляю!

Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз

Наше время

Прозвучало, как ни странно, без акцента. Очень мягко, журчаще, можно заслушаться и позабыть обо всём вокруг.

Я медленно поднимаю взгляд. Наверное, всё послышалось. Не может быть.

Солнце слепит глаза, но даже сейчас я вижу, что волосы, как выжженный степной ковыль, полыхают золотом. Зелёный глаз немного прищурен - не так просто смотреть прямо на дневное светило.

Кожаные брюки, рубашка в черно-красную клетку, кожаная куртка с молнией на правом рукаве и плече. Ничего похожего на того щеголеватого джентльмена, с которым я встретился ещё несколько дней назад, а… хм… на кого?

Ярасланов переводит взгляд на меня, откидывает со лба рассыпавшиеся пряди. Они как-то причудливо лежат, струятся вниз. Сейчас он кажется моложе. Но не проще - это однозначно. Зелено-голубая волна всё равно приковывает к месту, не давая шевельнуться.