— В общем, я пошла, — мне все-таки удалось высвободиться из его тисков, — а ты можешь идти куда хочешь. Или опять скажешь, что нам по пути, а в самый последний момент возьмёшь и спрячешься?

Ханс как-то беспомощно развел руками:

— Все сложно.

— Так объясни.

— Не могу.

Я фыркнула, глянула на него выразительно, мол все с тобой ясно, и дальше пошагала.

Ланс в сердцах пробухтел что-то неразборчивое, и снова увязался следом за мной.

Тем временем пошел снег.

Сначала крохотные искрящиеся снежинки, а потом крупные тяжелые хлопья.

Они неспешно кружили в воздухе, опускаясь на тяжелые лапы елей и снежный ковер по обе стороны от тропинки.

Пахло так вкусно… Лесом и снегом. Шишками и сосновой смолой. А еще немного дымом, будто кто-то топил баню.

Однако постепенно ветер стал усиливаться и менять направление. Если сначала он налетал сбоку, то постепенно сместился и начал бить прямо в лицо. Причем как бы я не отворачивалась, как бы ни прикрывалась – все без толку. Колючий мокрый снег летел в глаза, в рот, в нос, от ветра перехватывало дыхание. И все сложнее становилось преодолевать его сердитые порывы.

— Поворачивай обратно!

Непонятно как прямо передо мной из вьюги снова выступил Ханс.

— Я почти дошла.

— Не надо тебе туда!

— Надо! — я упрямо шла вперед, прикрывая лицо от бушующей стихии.

Каждый шаг давался с трудом. Ветер так и норовил повалить меня на землю, бил по ногам, по лицу, слепил.

— Разверчивайся!

— Опять ты?

— Уходи отсюда.

— Мне надо спасти Марка. — упорно твердила я, хотя уже зуб на зуб не попадал.

— Да не стоит он того, — синеглазый схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул, — не стоит!

— Да как же не стоит, если он жених мой? — я подозрительно уставилась на него, — если тебе есть что сказать – говори.

И снова он ничего не смог ответить, только зубами сердито клацнул.

— Прочь с дороги.

Я отправилась дальше. И чем дольше шла, прорываясь сквозь внезапную непогоду, тем сильнее крепла уверенность в том, что ветер этот, будь он неладен, специально мешал мне, настырно разворачивая с пути и пытаясь оттолкнуть назад.

— Прекрати! — закричала я, и в ответ прогремело:

— Тебе туда не надо!

Но меня так просто не остановишь. Я шла, шла, шла, упрямо переставляя нога. Снег слепил глаза, лип на меня, превращая в большого снеговика, но я не сдавалась. Надо спасти Марка. Он лежит там бедный, едва дышит…в тепле и на мягком диване. А если бы кое-кто так жадно не налегал на стряпню нашей кухарки, то всего этого бы и не произошло.

Я отмахнулась от крамольных мыслей, поднажала и вскоре вышла к высокому, но аккуратному дому с большими окнами и дверью, рассчитанному как минимум на богатыря.

Снег с ветром, так и не остановив меня, обиженно отступили, и к крыльцу я уже подходила при свете зимнего холодного солнца. И снова Ханса рядом со мной не было, хотя еще минуту назад он преграждал мне путь. Чертовщина какая-то.

Прежде чем подниматься на чистенькое крыльцо, я отряхнулась, смела себя снег и только после этого аккуратно постучала по косяку.

— Иду, иду, — раздалось изнутри.

И спустя миг передо мной появилась бабушка в голубом платочке.

— Здравствуйте, — простучала я зубами.

Из-за снега окаянного одежда промокла и было жуть как холодно.

— Здравствуй, милая, — улыбнулась старушка, — тебя как ко мне занесло-то в такую глушь?

— По делу я к вам. По важному.

Она вытерла руки о клетчатое полотенчико, перекинутое через плечо:

— Ну рассказывай, что за дело такое.

— Пирожков ваших надо очень. Тех самых, которые Леший очень любит.

Бабушка слегка подняла седые брови, а я, воодушевленная ее интересом, продолжила:

— Если вы пирожков напечете, я отнесу их Лешему. Леший взамен отдаст мне заговоренное весло, которое он у ведьмы с озера украл. Я отнесу весло ведьме, она меня тогда на остров отвезет, где ключ спрятан. Ключ этот я медведю понесу, который на привязи в пещере сидит. Медведь уйдет – освободится путь к истоку Синей реки. Я воды там наберу и домой побегу, в Синеречье, чтобы жениха своего спасти. Подавился женишок бобовым зернышком.

— Какой сложный план, — хмыкнула бабушка.

А я, сложив ладони домиком, взмолилась:

— Бабушка, милая. Испеки пирожочков. Пожа-а-а-алуйста.

— Пирожочков, говоришь? — задумалась она.

— Да. Тех самых, что Леший просит. Его любимых

— Его любимых? — она окинула меня с ног до головы придирчивым взглядом, — ну разве что один.

— Спасибо! Спасибо! Спасибо!

— Да ты не стой на пороге. Поди замерзла вся?

— Очень замерзла, — согласилась я.