Шрифт:
Сначала Ким видел только их, затем перед ним стал мелькать странный калейдоскоп событий. Вот он видит себя в школе, примеряющим перед зеркалом пионерский галстук. Ким понимает, что это он, несмотря на то, что лицо мальчика ему не знакомо. Затем он видит себя на торжественной линейке выпускников. Потом появляются картинки из училища, где он сидит за партой, а прямо перед ним стоит маленький седовласый преподаватель и рассказывает об устройстве двигателя. Все картины из прошлой жизни появляются внезапно и всего на пару секунд.
И вот, наконец, он видит себя на водительском сидении. Его толстые, волосатые руки лежат на руле, мячеообразное жирное пузо вываливается из штанов. Ким смотрит на себя в зеркале заднего вида и видит набрякшие веки, узкие щёлочки глаз, седые брови, тёмный морщинистый лоб. Ким понимает, что ему там больше сорока лет и что он водитель автобуса. Он оборачивается – в салоне сидят несколько женщин, мужчин и ребёнок. Мальчик, лет десяти. Потом всё начинает вертеться, скакать, и перед глазами возникает другая картина: он выползает из перевёрнутого навзничь автобуса, озирается, что-то кричит. Люди в форме спасателей болгаркой вырезают в покорёженном автобусе отверстие. Ким слышит этот визжащий звук инструмента. Этот звук невыносим. Первым выносят окровавленного ребёнка. Он чувствует невыносимое отчаяние и страх. Не в силах смотреть на тела мёртвых пассажиров, он куда-то бежит, проклиная и ненавидя себя. В голове бьётся одна-единственная мысль "как всё исправить?". Снова всё скачет, вертится, и перед глазами возникает последняя картина: он стоит на стуле, перед его лицом верёвка, свёрнутая в петлю, он чувствует внутри себя ужасную боль, с которой, он понимает, невозможно жить. Он шепчет: "Я готов искупить свою вину. Дай мне искупить мою вину!". Он думает, что его смерть искупит его вину. Он думает, что боль прекратится. Он смотрит на эту петлю, как на спасение…
Ким очнулся со слезами на глазах и всё ещё чувствуя ужасную боль, пришедшую с ним из прошлой жизни. Надзиратель. Именно он все эти десятки лет хранил эту боль, как зеницу ока. И сейчас он передал её Киму. Помог ему вспомнить её.
– Теперь ты всё знаешь, – тихо подал голос Надзиратель.
– Да, – кивнул Ким, смаргивая слёзы.
Перед глазами всё ещё стоял окровавленный ребёнок. Искорёженный автобус. Петля.
– Ты можешь искупить нашу вину. Очистить душу. Мы будем делать это вместе, ты и я – две части одной души. Мы переживём всю боль несчастных людей, найдём всех их убийц. – говорил Надзиратель – тёмная часть расколотой души Кима.
– Да, да… – отвечал Ким.
Он закрыл лицо руками. Прислушался к затихающей боли в своей груди. Голос его Души успокаивал, в сердце по чуть-чуть заходил светлый луч надежды и веры. Он чувствовал, что он не один в этом мире. Что рядом с ним тот, кто подскажет ему, если он запутается. Успокоит, если он засомневается. Укажет дорогу, если он заплутает.
– Всё будет хорошо. – продолжала убаюкивающе тихо говорить его Душа. – С тобой ничего не случится, потому что ты на правильном пути. Потому бояться нечего. Нечего.
– Да…