А это значит, что в нашу и без того насыщенную программу необходимо добавить еще один, чрезвычайно важный элемент – чтение сказок. Именно сказок, этих волшебных историй, полных чудес, приключений и глубокого смысла, которые способны не только увлечь, развлечь ребенка, но и зажечь в его сердце огонек мечты, разбудить воображение, научить сопереживать, отличать добро от зла, верить в справедливость и торжество добра.

Ведь именно в сказках, передаваемых из поколения в поколение, хранится мудрость народа, его душа, его представления о мире, о добре и зле, о красоте и уродстве, о любви и ненависти. И я верю, что именно через сказки, через эти волшебные, чарующие истории, я смогу достучаться до сердец моих учеников, помочь им раскрыть свои таланты, найти свое призвание в жизни, чтобы они не просто прожили свои дни, а оставили после себя добрый след, сделали этот мир хоть чуточку лучше, светлее и добрее.

В один из редких выходных дней, когда я, собрав все свои усердие и прилежание в кулак, отправился в Берлин, дабы сдать достопочтенной фрау Ирме выполненные задания и получить от нее новые, не менее сложные и заковыристые, я решил, пользуясь случаем, зайти в кондитерскую лавку, чтобы купить моим дорогим ученикам, какое-нибудь вкусное угощение. Выбор мой пал на разноцветные, манящие своим видом конфеты и леденцы, похожие на драгоценные камешки. Я с неподдельным воодушевлением, почти как ребенок, предвкушающий лакомство, наблюдал за кондитером, ловко набиравшим холщовые мешочки своими сладкими, ароматными творениями. Чаша весов под увесистой грудой конфет стремительно тяжелела, предвещая мне немалые траты.

— А-адам, – раздался вдруг за моей спиной знакомый, мелодичный голос, и в тот же миг маленькая, но цепкая ручка Агнешки, легла на мое плечо. В нос ударил резкий, дурманящий запах ее дорогих духов, столь любимых всеми столичными модницами. – Наконец-то я тебя нашла, свиделась с тобой, любовь моя! – последние слова, «любовь моя», она произнесла с явной, нескрываемой насмешкой, словно желая уколоть меня, напомнить о том злополучном дне, когда я по неосторожности так опростоволосился перед родителями.

Я же, в свою очередь, выдавил из себя какую-то неловкую, натянутую улыбку, похожую скорее на гримасу, но руки ее, тем не менее, не убрал, оставив лежать на своем плече.

— Я уехал из поместья, живу теперь в деревне, работаю, – будничным тоном ответил я, стараясь скрыть за показным равнодушием свое внутреннее волнение. – Есть ли у тебя какие-нибудь известия от Майи или Юстаса? Может быть, Юзеф и Маркус уже уехали? – посыпались с моей стороны вопросы.

— Уехали, да, все по своим делам, – невозмутимо ответила Агнешка. – Но новостей пока, увы, нет. Тебе лично писем тоже нет ни от кого, извини. А вот Майя мне недавно писала, – тут ее голос оживился, – сообщила, что ведет сейчас активную работу в Швейцарии, что у них там большие планы…

— Ваши конфеты, господин, – прервал наши пересуды кондитер, протягивая мне увесистые свертки со сладостями. Я машинально, не глядя, расплатился с ним, взял мешочки и, подхватив Агнешку, которую я, кстати, по привычке все еще продолжал называть Шварц, под локоть, вывел ее на улицу, подальше от любопытных ушей.

— Так вот, – продолжила она, как ни в чем не бывало, – планируют побег Юстасу. Дело, сам понимаешь, серьезное, рискованное.

— Так он все-таки дал сигнал? – невольно вырвалось у меня. В голосе моем прозвучало нескрываемое огорчение, вызванное тем, что меня, как оказалось, держали в неведении, не посвящали в столь важные дела, не сочли нужным сообщить о готовящемся побеге. Впрочем, я тут же постарался взять себя в руки и скрыть обуревавшие меня чувства.

— Давай будем честны друг с другом, Адам, – Катрина, вдруг осеклась и, опустив глаза, как провинившаяся школьница, заговорила тише, – Ты же прекрасно понимаешь, что ты, хоть и близок партии, но все же из другой семьи, совсем из другого круга. Твои родители, как тебе наверняка известно, весьма приближены к самому Бисмарку, к его свите, – она сделала многозначительную паузу, – а это, сам понимаешь, накладывает определенный отпечаток, создает, так сказать, некоторые сложности.

— Они с ним не общаются вовсе… – начал было я, пытаясь оправдаться, но тут же осекся, пораженный внезапной, ужасной догадкой. – Постой, постой, – голос мой дрогнул, – ты что же, считаешь, что это я сдал Юстаса? Ты думаешь, что это я виноват в его аресте?

— Нет, ну что ты, Адам, конечно же, нет! – поспешно, даже с каким-то испугом в голосе, заверила меня Агнешка. – Мы так не думаем, не думаем!

— Говори как есть, Кэтрин! – не выдержал я, и голос мой сорвался на крик. Ярость, обида, жгучее чувство несправедливости – все это всколыхнулось во мне, закипело, поднялось огромной, мутной волной, грозя затопить, захлестнуть с головой. Перед глазами, словно в тумане, пронеслись долгие, мучительные бессонные ночи, когда я, не зная отдыха, стирая пальцы в кровь, яростно стучал по клавишам печатной машинки, выводя бесконечные строки листовок и газет, призывающих к свободе, к справедливости, к борьбе. Неужели все это было зря? Неужели мои товарищи считают меня предателем? Меня?! – от этой мысли сердце сжалось от невыносимой боли.

Я был настолько поглощен своими горькими мыслями, что даже не сразу заметил, как Агнешка, пытаясь, видимо, хоть как-то меня успокоить, принялась поправлять платок на моей шее, своими ловкими пальчиками расправляя непослушные складки ткани. Ее заботливые прикосновения, легкий, дурманящий аромат духов, исходящий от нее, – все это на мгновение вернуло меня в реальность, заставило хоть немного унять бушевавшую внутри бурю.

— Не повышай, пожалуйста, голос, Адам, – так тихо сказала Агнешка, что ее слова прозвучали почти как шепот, – умоляю тебя, не кричи. – И добавила еще тише, почти неслышно: – Пойми, под подозрением не только ты. Всех подозревают, такова суровая реальность, в которой мы живем.