— Это да, — потянулся Мохина ложкой к капусте. — Об взятии Варны слышал?

— А как же.

— Так вот, мы… с Тараской, — наткнувшись на мой взгляд, уточнил Перто. — Там тоже бились. Богатую добычу взяли!

— А у Фёдора всю семью в Вятке разбойники вырезали, — решив отвести от меня подозрение об участии в походе, вспомнил Тараско о моей легенде. — Даже сестру малолетнюю не пощадили!

— Ой, Божечки! — закачала головой Полина, ставя на стол исходящий паром чугунок с наваристой кашей. — Совсем молодой ещё, а горюшка сполна хлебнуть успел, — хозяйка запнулась, наткнувшись на взгляд деверя, но чугунок придвинула поближе ко мне.

Вот же ты… Тараско! Где надо, он врать не умеет, а где не надо, и глазом не моргнёт. И эта ещё со своим сочувствием. Самой-то на вид не больше двадцати, а уже два года как вдова. И хорошо, если какой-нибудь пожилой вдовец замуж возьмёт. А то так и будет одна до конца жизни маяться.

Вдова, завершив сервировку, наконец ушла, и Косарь, покосившись на хлопнувшую дверь, вновь потянулся к кубышке (пузатый сосуд с узким горлышком). Помолчали, похрустывая капустой.

— А что, князь Долгоруков давно в Ельце за воеводу?

Вопрос о местном градоначальнике я задал стрельцу не спроста. Не очень-то Долгоруков нашему появлению обрадовался. И что-то мне говорит, будь его воля, даже несмотря на грамоту, в город бы не впустил. Больно рожа у него была кислая, когда Грязнова обнимал.

Но очень уж восторженно нас местное население встретило. Горожане даже на явно непрезентабельный вид «царских воинов» внимания не обратили. Им сам факт нашего появления важен был. Мы им одним своим появлением веру в то, что царь Дмитрий действительно спасся, укрепили. Попробуй тут, не впусти.

— Так с зимы. Как только государь к войне с крымским ханом готовиться начал и повелел в городе кремль укрепить да склады строить, князь сюда на воеводство и приехал.

— И что, с тех пор и воеводствует?

— Воеводствует. А что?

— Да странно мне это, — сделал я вид, что сильно задумался. — Просто брат его Алексей Григорьевич, что в Серпухове сейчас воеводой сидит, руку Василия Шуйского крепко держит. Неужто родные братья друг против друга стоят?

— Грех это большой — супротив родного брата идти, — авторитетно заявил Мохина, заедая кашу салом. — Или ваш воевода думает брата на сторону царя Дмитрия перетянуть?

— Если бы, — отмахнулся с досадой Косарь. Чувствовалось, что рыжебородого стрельца после выпитого потянуло на откровенность. Хотя, он судя по тому, как у ворот Грязнову нахамил, вообще плохо за яхыком следит. И как ещё дожил до своих лет? — Скорее наоборот. Наш воевода под руку Шуйского уйти норовит. Он ведь пытался, после того как государь из Москвы сбежав, спасся, нас злодею присягнуть заставить!

— А вы? — грохнул чаркой по столу Тараско. — Неужто согласились?

— Да кто же на такую измену согласится? — хищно ощерился стрелец. — Мы его в тот день чуть было бердышами на куски не порубили. Насилу Пашков отбил!

Пашков заступился за князя Долгорукова?! А вот этого я не знал! Интересно, зачем ему было нужно так рисковать? Стрельцы — народ горячий. Могло и Пашкову до кучи прилететь. Но сам факт заступничества очень интересен. Получается Истома Пашков уже в самом начале восстания о перспективе на другую сторону перейти задумывался. И лазейку для этого, спасая Долгорукова, себе заранее оставил.

В общем, если верить словам Косаря, положение воеводы в городе было довольно непрочным, что давало надежду, в случае назревания конфликта, найти сторонников.

Вот только развязка наступила значительно быстрее.

Гулкий звон набата стеганул по ушам, мгновенно вырвав из сна. Я вскочил с лавки, лихорадочно шарясь в кромешной тьме, охнул от боли, зацепившись за сундук. На полатях завозились Мохина с Тараской. Поднялся с соседней лавки Федька Косарь.

— Случилось что-то, браты, — озвучили без того очевидный факт Мохина. — Вон как колокол гудит.

— Вестимо случилось, — раздался характерный стук кремня о кресало и робкий огонёк вспыхнувшей лучины, слегка раздвинул ночной мрак. — Горит что-то, — стрелец тёмным силуэтом прильнул к затянутому бычьем пузырём окну, пытаясь хоть что-то рассмотреть. — В детинце вроде горит.

— Склады, — охнул я, прохромав к Косарю. У меня внезапно возникла странная уверенность, что горят именно склады, что были расположены за стенами детинца. Склады с так необходимыми нам амуницией, оружием, припасами. — Петро, Тараско, одевайтесь быстрее!

Бестолково толкаясь в потёмках, лихорадочно одеваемся. Громко матерится Тараско, в свою очередь обо что-то ударившись. И следом раздаются крики и звон железа со двора.

— Это чего? — вновь приникает стрелец к окну. — Там рубят кого-то! — взволновано сообщил он нам.