— А как ты поняла, что любишь папу?

Воспоминания выводят на эмоции, ворошат прошлое, разгоняют скорость.

— Мы росли вместе, постоянно были рядом. И я всегда знала, что он мой единственный. Ни на кого не смотрела. Никого не видела. Рядом с ним чувствовала себя самой счастливой, красивой, нужной. Пока ждала его — сердце из груди выскакивало. А когда видела, кидалась в объятия, потому что расставание было болезненным.

После разговора с дочерью у меня остался осадок.

Хороший такой, плотный, от которого даже дышать стало тяжело, настолько сильно придавило.

И вроде не сказала она ничего, просто спросила. Но разбередила что-то внутри.

Назло своим чувствам надеваю красивое платье, каблуки. Распускаю волосы, которые были собраны в пучок, вздергиваю подбородок.

В квартире звонит звонок, и я иду в прихожую, но не успеваю, потому что Эмилия уже открывает дверь.

На пороге Герман.

— Мамуль, я папу попросила меня забрать. У него переночую, ты не против?

— Нет конечно, Эм.

— Я побегу вещи соберу.

Эми уходит к себе, закрывает дверь.

Герман смотрит на меня. Без сексуального подтекста, но чувство, что тебя сканируют, обжигает. Взгляд внимательный, цепкий.

— Красивая, — произносит сдавленно и откашливается.

— Спасибо, — почему-то хочется поправить волосы, стать еще красивее в его глазах.

— Свидание?

— Да.

Выходит Эмилия с рюкзаком за спиной, а Герман говорит:

— Тами, я подвезу тебя.

— Не стоит, я на такси.

— Не сопротивляйся, пожалуйста, — произносит устало и умоляюще смотрит на меня. — Я просто отвезу тебя, а потом уеду.

Разрываюсь. Не хочу, чтобы отвозил, и хочу одновременно.

— Хорошо.

— Чур, я назад! — выкрикивает Эми.

В машине дочь достает наушники:

— Мне Ирка видос прислала, я пока погляжу, а вы пошушукайтесь.

Мы не шушукаемся. Не разговариваем, не смотрим друг на друга и тем более не касаемся.

Едем в тишине, лишь радио на фоне вещает что-то.

Герман останавливается у дома Володи, выходит из машины и открывает мне дверь, помогает выбраться.

— Спасибо, что подвез.

— Тами, я хочу чтобы ты знала.

Не надо. Пожалуйста.

Трусливо зажмуриваюсь. А он произносит тихо, но твердо:

— Мне потребовалось немало времени, чтобы забыть тебя. И знаешь что? Как бы я ни пытался, ни черта у меня не получается, Тами. Я понял свою главную ошибку в жизни: нельзя было тогда соглашаться на этот гребаный развод. Потому что он отрезал меня от единственной желанной жизни и женщины, — Герман запускает руку в волосы и сжимает их. — Я понимаю, что тебе непросто, и не хочу давить на тебя. Просто знай — я буду ждать тебя. Сколько потребуется.

Машина уезжает, а я так и остаюсь стоять на улице. С чувством, будто сердце разорвали надвое.

Тут меня никто не ждет.

Там ждут двое.

Сюда пойти просто, тут все понятно.

А там… там просто страшно. А еще больно. От воспоминаний, от которых никуда не денешься.

Тамила

Открываю квартиру ключами Володи. Кладу их на полочку возле двери, снимаю каблуки и прохожу по коридору.

Володя — врач в третьем поколении, и советская сталинка, доставшаяся от дедушки, ему очень подходит.

Старинная мебель, светильники, картины, черно-белые фотографии. Прохожусь по чужому жилью и чувствую себя инородным предметом в этом доме.

Чужая.

Здесь нет ничего моего и было никогда. Ни расчески, ни заколки, ни случайно забытого шнура от айфона или зубной щетки в подстаканнике. Я всегда подчищала за собой все. Мне было неудобно оставлять какое-либо напоминание о себе, чтобы не портить интерьер квартиры своим барахлом.

Сажусь на софу и кладу руки на колени, осматриваюсь.

Сижу так час, второй.

За окном темнеет.

В какой-то момент я уже не понимаю — а что я, собственно, тут делаю? Ради чего я жду?

Внутри зияющая пустота и тишина. Ничего не дергается, сердце стучит размеренно, спокойно.

Пугаюсь собственных мыслей. А что, если вот так и будет до конца моей жизни? Тихо, размеренно, даже безэмоционально.

Тут же одергиваю себя. Ты ведь этого и хотела, Тамила! Тихо, спокойно. Чтобы никто не трепал нервы, чтобы засыпать и просыпаться, зная, что тебя ожидает завтра?