От этой картины у меня аж перехватывает дыхание. Деталей не видно, потому что в квартире полумрак. Но даже бликов уличного освещения, которые попадают в окна, достаточно, чтобы восхититься.

Тамила не позволяет мне двинуться, шагает вперед. Решительно хватается за мою рубашку и принимается теребить пуговицы. Пальцы ее не слушаются, поэтому я расстегиваю манжеты и рывком снимаю с себя рубашку, отбрасываю ее в сторону, а сам подхватываю Тами на руки.

До спальни дойти не успеваю — роняю ее прямо на диван в гостиной, а сам нависаю сверху. Провожу руками от шеи до бедер с нежной кожей.

— Котенок, ты такая… воспоминания о тебе — ничто по сравнению с оригиналом, — восхищаюсь ею.

— Фантазировал обо мне? — усмехается, зараза.

— Каждый день, — выпаливаю честно и снова целую.

Глубже. Горячее. Неистовее.

Поцелуй превращается в пытку, и я стягиваю с нее чулки, белье. Восхититься еще раз не успеваю, потому что здравый смысл покидает голову, и я срываюсь в животную страсть.

Вхожу в нее одним размашистым толчком. Тамила вскрикивает, хватается за меня, а я прижимаю ее к себе. Ближе, теснее, возможно даже на грани боли.

Сходим с ума, переплетаемся друг с другом, не в силах разорвать эту связь.

Разрядка происходит быстро, обжигающе-ярко. Тамила дрожит подо мной, а я утыкаюсь носом в ее волосы, дышу ею. Делаю то, о чем мечтал много лет.

Запоздало понимаю, что не позаботился о защите. А потом ловлю себя на мысли, что и не нужна она. Пусть будет еще ребенок. Отличный возраст, чтобы стать отцом снова.

Из последних сил передвигаю сонную Тамилу к спинке дивана, а сам ложусь рядом. Натягиваю на нас плед и вжимаю Тами в себя.

Тамила

Пробуждаюсь оттого, что меня целуют.

Пальцы нахально пробираются меж моих бедер, размазывают влагу. Распахиваю глаза и одновременно ахаю от неожиданной разрядки.

— Вот так. Давай, котенок.

Прикусываю губу, чтобы сдержать стон, но Герман отбирает у меня ее и закусывает своими зубами.

Зарываюсь пальцами в его волосы, не давая отодвинуться от меня ни на секунду. Вскрикиваю, когда пальцы заменяются кое-чем другим.

— Тихо, ш-ш, — усмехается Титов мне в ухо и тут же сжимает зубами мочку.

Знает, гад, мои слабые места.

Закатываю глаза от удовольствия. Хочется забыть обо всем мире и остаться на этом самом диване с этим самым мужчиной до конца своих дней, до последнего вздоха.

Герман перехватывает мои руки и заводит их за голову, пронзает собой все глубже и глубже, ловя мои стоны. Я не помню, когда последний раз чувствовала себя настолько свободной.

Любимой, нужной, единственно желанной женщиной на свете. В самый разгар от накала страстей я будто распадаюсь на части. По щеке стекает одинокая слеза.

Герман перехватывает ее губами:

— Я сделал больно? — спрашивает тихо и с волнением заглядывает мне в глаза.

— Нет, — качаю головой. — Наоборот.

Прячу лицо у него на груди, трусь носом.

Титов переворачивает меня, укладывает мою голову себе на плечо, гладит по волосам.

— Господи, как же я скучал по тебе, Тами. Никуда не отпущу тебя больше. Поняла? — спрашивает со злостью.

— Я пока никуда не ухожу, — смеюсь тихонько и зажмуриваюсь.

Лежим так какое-то время, боимся пошевелиться, чтобы не спугнуть момент, потому что волшебству свойственно испаряться с приходом дня.

Оттягиваем его насколько это возможно, пока я не говорю:

— Надо вставать.

И возвращаться в реальный мир. Мир, где есть Инесса, Володя. Наши с Германом родители. И Эми.

— Пойдем, — Герман поднимается на ноги, а потом и меня подхватывает.

Несет в ванную комнату, ставит в душевую кабину, включает воду.

И только тут я замечаю розовую баночку, которая притаилась за черными тюбиками Германа. Вряд ли она тоже принадлежит ему.

Замираю, будто из меня выбили дух одним ударом.

Титов разворачивает меня к себе лицом.

— Смотри на меня, — произносит твердо, и я поднимаю взгляд. — Между мной и Инессой все кончено. Ее больше нет в моей жизни.

Киваю как болванчик.

— Да. Конечно.

Титов хмурится. А потом сметает чужую косметику и выходит из душевой, открывает урну, выкидывает это добро и возвращается ко мне:

— Она в углу стояла, я не видел ее, — я чувствую облегчение в его голосе. — А теперь иди ко мне.

Притягивает за талию к себе, принимается мылить тело своим гелем для душа, параллельно оставляя поцелуи на губах.