Он действительно был ревнив, когда они жили вместе, и по-настоящему злился, когда мужчины оказывали Ляльке особое внимание. Ругался, если ее вовремя не оказывалось дома, и не переносил, если она кокетничала с его знакомыми. И Лялька решила наступить ему на больную мозоль. Так что Морозов подвернулся как нельзя более кстати. «Этот или другой, — думала тогда Лялька, — какая разница?» Она даже не старалась влюбить Морозова в себя, потому что была уверена, что связывается с ним ненадолго, впрочем, Морозов сам влюбился по уши без каких бы то ни было усилий с ее стороны.

Через общих знакомых Лялька довела до сведения Вениамина перемены в своей личной жизни. Сама заглянула в клинику «полечить зуб» и рассказала медсестрам о появлении нового возлюбленного. Те слушали с любопытством, задавали вопросы: «Какой он? Высокий? Красивый? Богатый? Похож на Вениамина Гавриловича?» Лялька загадочно кивала и ничуть не сомневалась, что сегодня же ему все доложат. Но время шло, а он все не звонил.

За несколько месяцев Лялька успела привыкнуть к Морозову.

Единственное, что ее смущало, — это неистребимая собачья вонь.

— Врут все, что деньги не пахнут, — говорила она Морозову. — Твои пахнут отвратительно.

Он обещал, что вот-вот перейдет на «руководящую работу» и перестанет возиться с собаками лично.

Лялька готова была бы подождать и потерпеть, тем более что в последнее время Морозов практически отделался от нелюбимого ею запаха. Проблема заключалась в другом: в качестве спутника жизни Морозов ее не устраивал. Как временный кормилец — да, но как постоянный мужчина — увольте.

Ей хотелось на чистую красивую дачу Ильина, она скучала по нему, ей было без него плохо. Она верила, что и он скучает, хотя за последние пару месяцев эта вера как-то ослабла.

Ляльку мучил один и тот же сон: они с Ильиным ужинают на даче у камина. Горит огонь, Вениамин подправляет поленья бронзовыми щипцами, подливает Ляльке красное вино, улыбается. Потом садится в кресло, протягивает к ней руки и говорит: «Иди ко мне, девочка». Лялька хочет броситься к нему, но делает вид, что ее разморило, и тянет время. «Сейчас? — сонно спрашивает она. — Прямо сейчас?» Он кивает и смотрит на нее голодными глазами: «Сейчас, скорей, я так соскучился». Мурашки бегут у нее по спине, живот сводит, но она держится из последних сил. Ей хочется сказать: «Как ты измучил меня, как измотал!», а голос срывается, не слушается. Лялька встает и на ватных ногах идет к нему. Он обнимает ее, а она утыкается лицом в его шею и плачет, плачет, а он гладит ее по голове, целует, говорит: «Ну, ну, хватит, ну все, все уже хорошо». А потом… потом Морозов будил ее, он пугался Лялькиных ночных слез и не понимал, как ей хочется досмотреть этот сон до конца.

— Приснилось что-то страшное? — заботливо спрашивал Морозов, а ей хотелось треснуть его по сытой морде. Дурак! Зачем же было будить?

Сон возвращался следующей ночью, и Лялька опять стонала и плакала до гнусного вмешательства Морозова, и приходилось ждать целый день, пока он приснится вновь. Так было до самого Нового года. В новогоднюю ночь Вениамин ей не приснился. Его место заняла светленькая худенькая девчонка, похожая на оленя из мультфильма. Она нагло и весело смотрела на Ляльку и говорила: «А что такого? Теперь он любит меня, и вы не должны сердиться».

Тогда Лялька хватала со стола длинный острый нож и всаживала его девчонке в сердце. Нож сразу исчезал, а сама девчонка сжималась, съеживалась, уменьшалась в размерах и превращалась в легкий дымок. Лялька дула на него и, глядя, как он развеивается, довольно смеялась.

Морозов просыпался от Лялькиного хохота, смотрел на нее с испугом, но не будил: не плачет — и слава богу. Пусть ей лучше смешное снится.

А Лялька просыпалась усталая. Сон про девчонку, как ни странно, тоже доставлял ей удовольствие. Он ее привораживал, не отпускал даже днем. Вот ведь как просто — дунула, и нет ничего.

Лялька помнила свое паническое состояние тогда, вечером 31 декабря. Она выскочила из магазина «Подарки» и побежала к морозовской «девятке», которую он ей любезно одолжил для поездок по магазинам. До Нового года еще многое нужно было успеть. И увидела знакомую машину — синий «Сааб». За рулем сидел Ильин, а рядом — девушка. В салоне машины горел свет, и Лялька могла свободно наблюдать за тем, что там происходит. А происходило ужасное — девушка то и дело тыкалась носом в громадный букет красных роз. У Ляльки не было и тени сомнения, что розы ей подарил Вениамин, а он сам вел себя как влюбленный студент: то осторожно дотрагивался ей до плеча, то просительно заглядывал в глаза, то виновато разводил руками. Короче, все было ясно. Ляльку парализовало. Она стояла посреди улицы с сумками и свертками, на нее натыкались прохожие, ругались, но она ничего не чувствовала и не слышала. «Я опоздала, — с ужасом думала она, — опоздала!»

Мы с Гуревичем появились в родной редакции только в середине дня. Да и куда нам было торопиться? Работать под руководством Серебряного я все равно не собиралась. Мне было противно оставаться в «Вечернем курьере» после того, как отсюда так бессовестно выгнали Мохова. Значит, предстояли поиски работы, и я склонялась к «Мрачному будущему» Жоры Рахмалюка. Тем более он неоднократно зазывал меня в свою газету, уговаривал даже. Так что я ехала в «Курьер» в боевом настроении и с твердым намерением написать заявление об уходе.