Шрифт:
Глава 22
— Привет, мам.
— Ромочка, — раскидывает объятия и целует меня в щеку. — Сыночек!
Обнимаю ее осторожно, а сам прислушиваюсь к тишине дома.
— Дети где?
Мать на меня внимательно смотрит, отстранившись от объятий.
— Олеся в своей комнате, Максим куда-то уехал еще утром, но обещал к обеду вернуться. Позвонить ему?
— Позвони.
Прохожу в кухню и усаживаюсь за стол. Скрещиваю пальцы и напряженно смотрю в стену.
— Ало, Максим, а ты где? А, да? Хорошо, хорошо. Мы тебя ждем. Ну-у-у, тут папа приехал! — Щебечет моя мать, прижимая телефон к уху.
Замирает посреди кухни и хмурится.
Складывает губы в полоску.
— Максим, он твой папа! Что значит, пусть проваливает?
Опускаю голову и выдыхаю раскаленный воздух.
Понимаю прекрасно, что дети думают обо мне. Я предатель и подонок. Сам им рассказывал, как важно любить свою женщину, заботиться друг о друге, поддерживать, уважать.
Говорил детям, что любовь — это действие.
Что надо проявлять свои чувства.
Разговаривать со своей второй половинкой. Решать трудности вместе, держась за руки. И никогда друг от друга не отворачиваться.
А теперь я сам отвернулся от их матери.
И дети думают, что я сволочь. Это естественно и логично.
Прошло уже достаточно времени. Я дал Олесе и Максиму возможность остыть. Пора уже проводить переговоры и возвращать на места рухнувшие мосты.
— Все, Максим, это не обсуждается! Быстро домой! — требует моя мама у внука.
Бросает телефон на стол и недовольно фыркает.
— Вот до чего ты довел свою семью, Ром! — возмущенно произносит мама. — Уму не постижимо, как ты собираешься все это исправлять! Дети от тебя отказаться готовы, и даже я со своими разговорами им не авторитет. Озлобились на тебя, как волчата маленькие. Клыки отрастили и слушать не хотят.
— Дети уже не дети, — качаю головой.
— Даша твоя тоже тебя прощать не собирается, — гневно вибрирует голос матери.
— А я еще ничего не сделал, чтобы Даша меня прощала.
— Так нужно делать, Рома! Пока поздно не стало! Или ты надеешься, что Даша никуда от тебя не денется? — щурится со злостью. — Черта с два! Даша рвет и мечет! Сегодня увезет моих внуков, завтра на развод подаст!
— Мам…
— Ты не мамкай! — грозит мне пальцем, а затем вытягивается по струнке и взволнованно глаза округляет. — Или ты не собираешься с женой мириться?
Молчу.
Только смотрю на нее прямым и тяжелым взглядом.
— Рома, — шепчет так, словно призрака увидела. — Только не говори, что ты теперь будешь с Настей! С этой проституткой!
— Не буду я с Настей, — заверяю я.
— А я ведь так боялась, что эта девка наглая тебя захомутает, когда вы еще в школе учились. Тогда у нее не получилось, так она теперь вернулась! И ты поплыл!
— Никуда я не поплыл, мама. Просто… — мысли путаются.
Я не знаю, как описать.
Меня потянуло к Насте магнитом.
Она — запретный плод. А он, как говорится, сладок.
— Я просто в шоке, — шипит отчаявшаяся мать. — Ты такой же, как твой отец. Такой же мерзавец!
— Вот только не надо, мам, про моего отца сейчас вспоминать. Он тебе изменял и молчал, наслаждался жизнью. А мне самому паршиво, что у меня с Дашей так все вышло.
— Знаешь что, Рома. Ты Дашу просто не достоин!
Ее слова клеймом отпечатываются на сердце.
Жгутся между ребрами и в горле неприятно вибрируют.
И возразить мне нечем.
Я ведь и сам прекрасно понимаю, что после всех моих поступков, я Даше в подметки не гожусь. Это она была в нашем семье светлым ангелом. Любящей, нежной, заботливой.
А я с нее пример брал.
Старался соответствовать.
Потому что такие женщины, как Даша, достойны самого лучшего мужа. И я хотел быть лучшим для нее.
До слуха доносятся шаги, и я медленно оборачиваюсь.
Олеся застыла при входе в кухню и смотрит на меня с тихим призрением.
— У нас гости, — невозмутимо произносит дочь и проходит к холодильнику.
Открывает его резко, дверка неприятно поскрипывает петлями. Достает с полки контейнер и ставит его на столешницу.
— Ба, погрей пожалуйста мне обед, — просит Олеся. — И принеси в комнату. Я с ЭТИМ, — мажет по мне гневным взглядом, — за один стол не сяду!
Моя мама протяжно вздыхает.
— Олесь, папа поговорить приехал. Сейчас Максима дождемся, и тогда…
— А я с ЭТИМ, — вновь проходится по мне дерзким ненавидящим взглядом, словно катком, — даже разговаривать больше не собираюсь. Пусть новую дочь себе родит и с ней разговаривает.