Но ее взгляд…

Ее взгляд холодный и пустой.

— Ром, — хочу сказать строго и безразлично, да вот только голос предательски дрожит. — После всего, что ты сделал, я тебя больше не люблю!

Горло обжигает огнем и сковывает болезненным спазмом.

Я словно давлюсь опилками. Стеклянной крошкой закашливаюсь. И в груди печет так, что дышать тяжело.

Мне нужно было это сказать. Так, чтобы самой поверить в это. Чтобы прочувствовать эти слова на своих устах, найти их отклик в своем сердце.

Я не каменная. И мне тяжело дается каждый слог этой ужасающей фразы.

Я жила рядом с Ромой в любви и гармонии. И так, как любила я, кажется, просто нереально любить. Всей душой и всем сердцем. До краев. Без остатка.

Он не оценил моей любви.

И теперь я хочу забрать ее обратно.

Хочу, чтобы он знал, что во мне не осталось ни капли того светлого чувства, которое когда-то до небес меня подбрасывало, заставляя сердце разгоняться до бешеного ритма и вибрировать каждую фибру души.

Прикусываю кончик языка и смотрю на мужа с безразличием.

По крайней мере очень надеюсь, что у меня получается смотреть именно так. Холодно. Жестко.

А сама я Томаса к себе плотнее прижимаю и глажу его по шерсти, запускаю в нее пальцы и слегка сжимаю. Кот мурлычет благодарно от моей ласки, не понимая происходящего вокруг.

Томас по мне скучает.

Он единственный в этом доме, кому не безразлична моя ласка и забота.

— Даш, ты ведь это несерьезно, — хрипло цедит Рома сквозь зубы.

Его глаза становятся темнее. Словно небо перед грозой.

— Я серьезно, Рома, — произношу я пересохшими губами.

Главное сейчас выдержать и не показать то, что на самом деле происходит внутри меня.

Пусть грудь сковывает тисками отвратительной боли, пусть дышать невозможно, я буду стоять на своем.

— Я жду, когда ты заключишь свою сделку, а потом мы подаем на развод.

— Я так не хочу, Даш.

— А мы не в детском саду, чтобы обслуживать хотелки друг друга. Я, может, тоже не хотела, чтобы после восемнадцати лет брака мой драгоценный супруг сходил налево, — шиплю сквозь зубы.

— А если я докажу, что измены не было? — смотрит на меня жестко и властно.

Словно на место хочет поставить.

Я с трудом выдерживаю его взгляд.

— Уже поздно что-то менять, Ром, — выдаю я, переложив кота в своих руках поудобнее, направляюсь к выходу из дома.

Сажаю Томаса в переноску. Дрожащими пальцами застегиваю свою сапоги. Накидываю куртку.

— Даш, так нельзя, — сурово скалится мой муж.

Пока еще мой… по документам… не более.

Я выпрямляюсь, беру в руки переноску с котом.

— Томас мой кот. С хрена ли ты решила его забрать?

— Потому что даже животное не заслуживает такого унижения, как жить под одной крышей с предателем, — отзываюсь ледяным тоном и выхожу на улицу.

Морозно.

И мои попытки сделать глубокий вдох с треском проваливаются и отзываются сухим кашлем.

Я не просто иду к своей машине. Я бегу сломя голову! Спасаюсь от Ромы, потому что не могу его видеть. Еще пара мгновений рядом с ним, и я сорвусь. Буду смотреть на него с тоской.

Буду выглядеть жалкой, а я так не хочу.

Раз уж я сказала, что больше не люблю его, то должна продемонстрировать свою нелюбовь в самых ярких красках.

Завожу мотор и осторожно выезжаю со двора. И только сердце гулко долбит между лопатками, звоном отзываясь в голове.

Я никогда не врала Роме, а сегодня я впервые его обманула.

Дома меня никто не ждет.

Выпускаю кота из переноски. Он проорал всю дорогу! И теперь, прижав свои острые ушки с кисточками на кончиках, с опаской выходит из переноски, прижавшись к полу.

— Все будет хорошо, Томас. Привыкнешь, — шепчу я, усаживаясь на пол.

Облокачиваюсь спиной на стену и пустым невидящим взглядом смотрю в одну точку.

Кусаю свои обветрившиеся на морозе губы до кровавых подтеков. Потом буду жалеть, но сейчас…

Закрываю глаза и прижимаюсь затылком к стене.

Квартира пустая и холодная.

И я не чувствую себя здесь хозяйкой.

Мне не нравится жить на съемной.

И Олеся была права, когда не хотела уезжать от бабушки Аграфены Григорьевны. Все таки даже в доме у свекрови чувствовалось какое-то родное тепло.