Устя невольно завертела головой, стараясь отыскать ночного певца. И нашла, что удивительно.

Соловей устроился на ветке дуба, и пел так, что дух захватывало. И был он при этом совершенно белым. Или луна так на перьях отливает?

Устя об этом не думала, она шла вперед и вперед.

И снова споткнулась, упала, выходя на поляну. Совсем небольшую, круглую - и береза на поляне. Да какая!

Сразу видно, она еще государя Сокола помнит. И до того сколько веков встретила?

Толстенная, мощная, покрытая густой зеленой листвой, словно и не приходила в рощу осень.

Устя согнулась в поклоне, да так, что носом чуть в траву не уперлась.

– Богиня...

И словно эхо ей ответил тихий голос.

– Богиня!

Только вот чувства разные были. Устинья перед рощей благоговела. А с той стороны ужас в голосе чувствовался, да какой!

– Кто тут?

Устя оглядывалась. Говорить? Бежать? Делать-то что?

– Это я.

Одетая в простую рубаху и ярко-зеленую поневу, на Устю смотрела женщина.

Молодая? Старая?

Лицо с морщинками, а глаза молодые, яркие, зеленые, даже в темноте видно. Такая искристая зелень, как у кошки, даже светится немного.

Фигура женская, и движения совсем легкие, девичьи.

– Кто ты?
– Устя спрашивала требовательно. Разные люди приходят к Богине, да и слуги ее... Волхва это? Или пока еще помощница? Или кто-то еще? Не очень Устя во всем этом разбиралась...

– Я просто служу Живе.

– Ты - волхва?
– Устя и не сомневалась. Она имеет право спрашивать.

– Да.

– Я... я пришла не просто так. Мне приказала прийти сюда одна из Беркутовых.

– Кто?

– Прости. Я не могу назвать ее имя.

– Я тоже Беркутова, - тихо сказала женщина.
– Добряна меня нарекли.

– Устинья я. Заболоцкая.

– Не боярышня ли?

– Неуж так мой род известен?

– Прабабка твоя, Агафья, мне ведома. Волхва она, и не из последних.

Устинья кивнула.

– Вот. А со мной... я не знаю, что со мной случилось. Но волхва сказала мне сюда прийти. Здесь ответ искать.

Добряна видимо успокоилась, плечи опустились, посох исчез куда-то... когда он и появился-то? Устинья даже и не заметила.

– Что ж. Проходи, Устинья. Будем искать. Прости, не признала я в первую минуту.

– Я... со мной не так что-то?

Устя невольно руку к груди поднесла. Там горел крохотный черный огонек. Такой теплый. Такой...

Настоящий.

– Не совсем так, как надо бы. Но мы смотреть будем. Думать будем. Ты проходи... сестра.

– Сестра?

Вот уж чего не ожидала Устинья. Разве... и так бывает?

– Все мы - сестры, - женщина коснулась груди. Ровно там, где и сама Устинья ощущала тепло.
– Все родные. Меня Богиня давно уже позвала, а тебя, смотрю, только что? Может, день - два?

Устя кивнула.

Двадцать пять лет назад? Двадцать пять лет вперед? Неважно, богине виднее!

– Недавно.

– Но не для служения, это я вижу. Ты меня не заменишь, у тебя другая дорога.

Устя снова кивнула.

Ей хотелось бы остаться в роще. Сесть под березу, и сидеть, слушать соловья, ни о чем не думать, никого не видеть - все устроится само?

Не устроится.

ОН умрет. И все будет плохо, и темно, и не нужно. Никому не нужно, и ей в первую очередь. Устя не сможет здесь остаться. Она обязательно уйдет. Но...

– Я просто пришла к Богине. Или за помощью. Я уж и сама не знаю.

– Не печалься, все образуется, - от руки волхвы шло тепло. Оно успокаивало, прогоняло мятежные мысли, заставляло дышать полной грудью. Мимоходом кольнуло горячее в колене, Устя даже охнула, но тут же успокоилась.
– Себя мы вылечить не можем, а вот другим помочь проще. Друг другу особенно. Сила в нас общая. Если ты ее уже приняла, дальше легче будет. А вот те, кто Богиню не принял, тех лечить сложнее. Закрываются они, сопротивляются. Я уж молчу про крещеных. Чужое... оно завсегда чужое.

– Я тоже крещеная.

– Нет. Ты умершая.

– Я?! Я... кто?!
– вот теперь Устинья и испугалась. Чуть не до медвежьей болезни, до дрожи в коленях, до крика.
– К-как?!

– Неведомо мне это. Ты пришла, я силу твою почуяла, - волхва головой качнула.
– Я думала, ты с недобрым... сила твоя, хотя и от Живы, да словно через смерть прошла. Но не колдовка ты, тех бы я сюда и не подпустила. Да и не подошли бы они сюда.

– Колдовка?

– Наш дар от Живы, их от Рогатого. Наш дар врожденный, из ладоней Матушки, их - чужой кровью и болью выкупленный. Наш к Живе уйдет, их дар передать требуется.