Шрифт:
– Вот так. Родная мать не признает.
Фёдор не возражал.
И то верно, ни к чему ему такая слава. Если ОНА его узнает - и ладно будет. А если не узнает, он потом разъяснит.
***
Подворье Заболоцких жило обычной жизнью.
Кто занимался скотиной, кто хозяйством, но появление лекаря заставило всех замереть. Фёдор тащил за ним короб, не поднимая головы.
– Я к няньке Дарёне. Боярин распорядился. Проводи, - приказал Адам первой же попавшейся холопке, которой, по стечению обстоятельств оказалась именно Лукерья.
Та кивнула и засеменила впереди.
Интересно-то как!
Спросить бы, какой боярин, что приказал, да плетей получить за дерзость не хочется. Боярин Алексей и приказал бы отвесить. Боярыня, правда, помягче, только по щекам нахлещет, но тоже неприятно. Проще проводить, а там пусть боярыня сама разбирается.
О, легка на помине.
Боярыня Евдокия сегодня варила мыло. Наблюдала за девками. Сама, конечно, деревяшкой в чане не ворочала, но следила внимательно. Только упусти - мигом напортачат, дуры криворукие! А особенно Настька с Веркой!
Ладно-ладно.
Варить мыло - тяжело сложно и неприятно, поэтому боярыня выбирала для этого дела исключительно любовниц мужа. И поделом.
– Здравствуй, добрый человек.
– Боярыня, здравствуй. Прости, что без предупреждения. Я няньку вашу осматривал, Дарёну, когда ей на ярмарке плохо стало.
Боярыня чуть склонила голову.
– Благодарствую...?
– Имя мое - Адам Козельский, я родом из Латы. Боярин мой, Данила Захарьин, царицы Любавы брат, вчера приказал мне еще раз явиться, няньку вашу осмотреть.
– Почто ж такое внимание?
Хоть и нервничала боярыня, а голос у нее почти не дрожал.
– Боярин Данила мне не объяснил, боярыня. Я человек подневольный, приказали - пришел. С помощником.
Евдокия заколебалась.
Пустить?
Или не надо?
Но брат царицы Любавы? И Устя честно рассказала обо всем случившемся. Имени лекаря не упомянула, ну так она его могла и не знать. А про осмотр сказала. И что лекарь травы пить приказал - тоже. Вон, сама их заваривает, сама Дарёну поит.
И... Дарёна.
Кому нянька, а кому подруга лучшая, с малолетства рядом, так что боярыня только рукой махнула.
Семь бед - один ответ, да и что она супротив боярина? Прикажет его лекаря не пускать? Так она баба глупая... опять же, Дарёне и правда лучше стало. А муж все одно недоволен будет.
– Пойдем, Адам, провожу я вас обоих.
Адам поклонился. Через пару секунд и до Фёдора дошло, что надо склонить голову. Получилось плохо, чуть парик не слетел. Не привык царевич кланяться. Увы.
Повезло - боярыня на него уже не смотрела. Шла впереди, показывая дорогу.
Вот и светелка.
Лавки, сундук в углу, навроде бочки, окошко с цветными стеклами, роспись по стенам с цветами и птицами. На одной из лавок лежит Дарёна Фёдоровна, на второй сидит Устинья, при свете лучинки читает няньке жития святых. Можно бы и без лучинки, но с ней виднее.
Фёдор так и впился в нее глазами.
Какая ж она... настоящая!
Вроде бы и ничего такого особенного, рубаха небеленого полотна, сарафан серо-зеленый, но какая ж она красивая! Рыжеватая коса по лавке стелется и на пол спадает, тонкое лицо освещено лучиной, тихий голос успокаивает... так бы и сел у ее ног. И сидел бы, и слушал, и ни о чем не думал.
Устинья замолчала и подняла голову.
И тут же встала, поклонилась в пояс.
– Маменька. Уважаемый лекарь...
Адам расправил плечи, и Фёдор почувствовал ревность. Ишь ты... и этот еще! Да чего все на нее смотрят?! Это - ЕГО!
***
Фёдора Устя признала сразу. Он мог десять париков нацепить, мукой с ног до головы обсыпаться, и сажей сверху покраситься - она бы не перепутала. По запаху.
Пахло от ее бывшего супруга.... Она не знала, как назвать этот запах, но он был жутко неприятным. Вот именно для нее.
Не для всех. Вроде бы не резкий, не вонючий, но до того неприятный, что после его ухода, она вскакивала, как была, в темноте, срывала с себя рубаху, хватала кувшин с водой и остервенело терла мокрой тряпкой свое тело. А еще приказывала девкам перекладывать вещи ароматными травами. Вроде бы от моли, но на самом деле - полынь, пижма, лаванда и прочее хоть немного отбивали этот запах.
Что его сюда привело?
Лекарь тем временем поклонился в ответ. И Фёдор тоже согнулся, неловко, словно куклу-Петрушку за ниточки дернули.