Люциус горько рассмеялся и снова наполнил их бокалы. Гермиона даже не заметила, что ее бокал уже пуст, и благодарно кивнула ему.

— Я узнал об этом только позже… — Люциус заколебался, — …ну, это не важно, — очевидно, еще оставались какие-то секреты, которыми он не готов был делиться.

— Драко тогда нервничал, боялся собственной тени, да и Нарцисса тоже… ну, скажем так, между нами все стало по-другому, — Гермиона хотела услышать больше о Нарциссе, но не хотела вмешиваться, пока он не будет готов заговорить об этом сам. — Темный Лорд разместил Драко в Хогвартсе для последней битвы, мы с Нарциссой ужасно беспокоились за его безопасность, и облегчение, когда нашли его живым и практически невредимым, было просто неописуемым, — выражение лица Люциуса стало задумчивым, и продолжил он более мягким голосом. — После этого Драко уже никогда не стал прежним. Во время нашего домашнего ареста мы почти не разговаривали, и как только он смог, переехал в свою собственную квартиру в Лондоне. Он даже начал встречаться с Асторией, но я не встречался с его суженой до самой свадьбы, да и там ненадолго. За последние десять лет я видел его в общей сложности три раза, и видел своего внука только однажды, — лицо Люциуса переполнилось печалью, и вопреки здравому смыслу Гермиона почувствовала, как ее сердце сжимается от боли. — Он по-прежнему продолжает свои отношения с Нарциссой, но считает меня ответственным за это… всё… и я не могу винить его за эту логику, — Люциус сделал еще один большой глоток вина. — Нарцисса говорит мне, что сын счастлив, и я надеюсь, ради него самого, что он действительно обрел счастье. Может быть… когда-нибудь… — Люциус замолчал, как будто внезапно осознав, насколько велика оказалась его потребность в любви и семье.

— Простите меня. В очередной раз мне удалось превратить трапезу в какую-то исповедь. С такой скоростью вы либо познакомитесь со всеми моими недостатками и слабостями, либо вообще откажетесь есть со мной, — сказал Люциус и коротко рассмеялся, надеясь поднять Гермионе настроение. — Просто… с вами очень легко разговаривать, миссис Уиз… Гермиона. Спасибо, что выслушали, — он поднял бокал в молчаливом тосте.

— Спасибо вам, Люциус… — засмеялась Гермиона. — А вообще мне очень жаль Драко, — Гермиона заколебалась, но так как он был так открыт и честен с нею, она почувствовала, что обязана ему тем же. — Хотя между мной и Драко никогда не было особой любви, я рада, что теперь он счастлив. Надеюсь, вы простите мое вмешательство, но я считаю, что будет справедлива и ответная откровенность, — Гермиона пыталась оценить выражение его лица. — Думаю, со стороны Драко несправедливо во всем обвинять вас. На этом пути он сделал свой собственный выбор, а мог сделать его и по-другому… если бы захотел, — она подняла руку, чтобы остановить возможные возражения. — Я знаю, как легко предположить, что все плохое, совершаемое твоим ребенком, происходит из-за того, что именно ты не был достаточно хорошим родителем. Но в конце концов, они сами отвечают за свои поступки, — Гермиона сделала паузу, не желая обидеть его, но решив, что необходимо это сказать. Откровенностью на откровенность. Гермиона мысленно улыбнулась, вспомнив один из любимых эвфемизмов матери.

— Драко обвиняет вас, чтобы не признавать собственных ошибок… Я тоже иногда была виновата в этом, так что понимаю… но это не решило проблемы. Я боюсь, что у вас не будет шанса на какие-то отношения с Драко, пока он не придет в себя, — Гермиона одарила Люциуса извиняющейся улыбкой и ждала от него взрыва… который так и не произошел.

Она подняла глаза и увидела, что Люциус так пристально смотрит на нее, что с трудом удержалась, чтобы не поежиться под его взглядом. Она решила сделать глоток вина, чтобы скрыть нервозность, и снова обнаружила, что ее бокал… пуст. Люциус опять наполнил его из второй бутылки, прежде чем нарушить молчание, и его глаза выглядели горящими от какого-то незнакомого чувства.

— Гермиона, ваша искренность и проницательность просто невероятны… и даже освежающи. Никогда не встречал никого, похожего на вас, и должен признаться, что очень хочу узнать вас лучше, — Гермиона вздрогнула, когда слова Люциуса будто коснулись ее кожи… почти как ласка… или обещание.

Гермиона оторвала взгляд от его гипнотизирующих глаз и резко поднялась, намереваясь подойти к книжной полке и надеясь восстановить контроль над своими своенравными мыслями. Должно быть, она выпила чуть больше вина, чем собиралась, потому что внезапно у нее закружилась голова, и Гермиона споткнулась. До нее дошло, что болеутоляющее зелье, принятое от головной боли, должно быть, плохо сочетается с несколькими бокалами вина, которые она только что выпила.

Но не успела упасть на пол, как почувствовала, что ее спасают чьи-то сильные руки и прижимают к твердой груди. Голова Гермионы продолжала кружиться, но она понимала, что это не от вина. Это была она, та непосредственная близость к Люциусу, его чистый, мужской запах, что вторгся в ее чувства и вызвал в животе волну безудержного желания.

Прерывистое дыхание заставило затвердевшие соски невольно задеть его грудь, а какие-то искры, словно электрический ток пробегали по ее чрезмерно чувствительным нервным окончаниям. Она не сдержалась и застонала от удовольствия.

Гермиона вздрогнула, когда руки Люциуса непроизвольно сжались вокруг, его резкий вдох наконец проник сквозь эротический туман, сквозь который она пробиралась. Она посмотрела в глаза, которые больше не были холодными и серыми, но теперь напоминали горячую расплавленную сталь, и почувствовала, что ей трудно дышать… как она уже, казалось, давно забыла.

— Гермиона… — хриплым шепотом прозвучал голос Люциуса, когда его лицо медленно приблизилось. Его глаза не отрывали от нее взгляд… испытующий… вопросительный… будто на что-то он просил разрешения. Обжигающими движениями руки прокладывали дорожку вниз по ее спине, чтобы собственнически устроиться на выпуклостях ее бедер, притягивая Гермиону еще ближе.

Сама Гермиона застыла, не замечая ничего, кроме него, и понимая, что за пределами этого мгновения ничего и не существует. Она знала, что все это неправильно, он женат, и она тоже… несвободна, они не должны делать… и чувствовать этого.

Но не могла припомнить, чтобы когда-нибудь ощущала подобное раньше…

"Господи! Да что со мной случилось, и почему я никогда не чувствовала чего-то такого с Роном?"

У Люциуса перехватило дыхание, и он почувствовал, что тонет в глубине ее теплых карих глаз, наполненных желанием… и страхом? Он колебался. Меньше всего ему хотелось, чтобы Гермиона его боялась. Он хотел вдыхать ее пьянящее желание и поглощать ее необузданную страсть. Но больше всего на свете он отчаянно хотел, чтобы это прекрасное тело извивалось под ним, когда она выкрикивает его имя… но не ее страх… только не страх.

Она таяла в его горячем взгляде, но ей было страшно… так боялась, что как только он поцелует ее, она потеряется… она потеряет все, чем была ее жизнь до сих пор.

"Но этого не может быть, как бы мне этого ни хотелось!" — вела она внутреннюю борьбу, где желания боролись с обязанностями, и, в конце концов, ее ответственное "я" победило… снова. Правда, совсем еле-еле.

Гермиона отстранилась, вместо того, чтоб поддаться жару… жару, струящемуся по ее венам, словно жидкий огонь… но как же отчаянно ей хотелось сдаться.