Схватив его руки, она положила их себе на грудь и наклонилась, чтобы вобрать губами чувствительную мочку его уха, а потом прошептала:

— Должна предупредить тебя, что я немного перфекционистка… — она уселась на члене удобней, чувствуя, как тот полностью заполняет ее, и с наслаждением сжимая его мышцами влагалища. — Так что может потребоваться немало попыток, пока ты удостоверишься в том, что мой словарный запас пополнен.

— Эта, думаю, в самый раз, — и закачалась на члене еще быстрее…

Теперь Гермиона могла чувствовать каждый дюйм восхитительного члена Люциуса, погруженного в нее, она медленно напрягала вагинальные мышцы, словно бы "выдаивая" его. И громкий стон Малфоя подсказывал, что это и впрямь работает.

Она наклонилась вперед и поцеловала его еще раз, немного под другим углом ударившись о член точкой G и вздрогнула, когда желание снова охватило ее… Наступала ее очередь контролировать темп, и на этот раз она собиралась продлить его возбуждение.

Она снова поцеловала его и крепко прижалась бедрами, усиливая трение о клитор и посылая еще более восхитительную дрожь по своему телу. И услышала громкий стон Люциуса, почувствовав, как его руки крепко сжимают ей бедра, заставляя ускориться. Она убрала его руки и подняла их над его головой, останавливая все движения ими, пока Люциус не открыл глаза и не взглянул на нее.

— Гермиона… что? — простонал Малфой, глядя на нее и не понимая, почему она прекратила свои божественные движения.

— Ты куда-то торопишься? — хрипло спросила Гермиона, облизывая его и целуя шею и губы. — Просто ляг… и расслабься, — прошептала она ему в рот.

Люциус издал еще один продолжительный стон, когда вагинальные мышцы Гермионы снова сжались вокруг члена.

"Слава всем богам за то, что я занимаюсь йогой и пилатесом", — подумала она с загадочной улыбкой; на них ее подсадила когда-то мать. И это оказался отменный способ сохранить гибкость и… укрепить все мышцы.

Гермиона томно поцеловала его, смакуя ощущение его языка, чувственно танцующего с ее собственным. И как только он прервал поцелуй, медленно приподнялась, пока почти полностью не оторвалась от члена, несколько раз поиграв мускулами вокруг толстой головки, прежде чем опуститься снова. И медленно повторила это несколько раз, сжимая мышцы все сильней и сильней каждый раз, когда скользила вниз по всей его длине.

Люциус громко застонал.

"Я, кажется, умираю… Эта женщина просто убивает меня, причем, убивает с удовольствием. Ведь то, что она делает с моим членом — это просто какое-то невероятное, фантастическое, возвышенное удовольствие. Она собирается медленно убить меня…" — Люциус не был уверен, будет ли он кричать от удовольствия или рычать от разочарования… Но пытки, которым она его подвергала, казались поистине блаженными.

Он задержал дыхание, когда она начала опускаться вниз в очередной раз, и из его горла вырвалось почти звериное рычание, когда мышцы ее влагалища неимоверно сжали его.

"О, сладчайшая Цирцея, у нее, пожалуй, самые крепкие мышцы, которые я когда-либо чувствовал, и она использует каждую из них, чтобы свести меня с ума!"

Люциус так сильно сжал простыни, что руки его даже свело судорогой, но каждый раз, когда он пытался контролировать темп или заставить ее двигаться быстрее, Гермиона вообще останавливалась. И он тотчас начинал страдать поэтому… и страдание было настолько сильным, что он боялся взорваться в ней, не пошевелив ни единым мускулом.

Гермиона знала, что пытает этим Люциуса, но мучила себя и сама. Медленный темп позволял ей усилить каждое ощущение, и это делало все происходящее намного более напряженным, хотя и понимала, что оргазм уже близок, и что ей нужно больше.

Полностью опустившись на его член, она начала сильней прижиматься к Люциусу, и на этот раз, когда его руки нашли ее бедра, она упивалась ощущением его настойчивости. Гермиона сжала внутренние мышцы бедер и жестко оседлала его, откинувшись назад и опираясь на жесткий живот Малфоя для поддержки.

Когда она увеличила темп, то почувствовала, как пальцы Люциуса потянулись вверх, потирая ее набухший клитор. И это и было все, что нужно, чтобы вызвать цунами, прокатившееся по ней и разбившее Гермиону на миллион осколков… Чудесных осколков.

Когда Люциус взглянул на эту жещину, насаженную сейчас на его член, он поразился ее виду. Ее прекраснейшая грудь была блестящей от пота, голова запрокинута, а волосы растрепаны в божественном беспорядке. Она вздрагивала, выкрикивая охвативший ее оргазм. Увидеть ее в сочетании с ощущением шелковистых стен, судорожно пульсирующих вокруг его плоти, и стало всем, что ему и требовалось, чтобы присоединиться к ней в этом изысканном расслаблении.

— Гермиона… — задыхаясь, выдохнул Люциус, когда она рухнула на него сверху. — Это было… ВАУ!