– Мы идем повидаться с Ливви, – сказала она Кирсти.

Время от времени, пристыженная попытками Эндрю, Кейт пыталась с ней разговаривать. Иногда она замечала какой-то проблеск, ощущение тревоги, печали или даже радости, случайное хихиканье без причины, и тогда Кейт казалось, что дочь все понимает. Но не казалось ли ей? Невозможно понять.

– Она не хочет, чтобы мамочка видела ее малышку. А почему? Нам ведь хочется это узнать, верно?

Глаза Кирсти, голубые, как и у матери, уставились в пространство. Разумеется, она не понимала. Кейт ощутила ужасающий прилив нежности, и к глазам подступили слезы. Все это было несправедливо. И каждое утро она просыпалась, а улучшения не наступало.

Адам сидел в гостиной и с неистовой сосредоточенностью собирал конструктор. Кейт всегда хвалила его: «Как здорово, милый!» Но втайне она тревожилась. Должен ли он быть таким нелюдимым, таким молчаливым? Он уже довольно хорошо говорил, но редко был многословен. Возможно, его просто оглушал шум и суета вокруг сестры, так часто оказывавшейся на краю гибели. Быть может, через несколько месяцев, когда он пойдет в детский сад, станет легче.

– Собирайся, мы идем гулять.

– Не хочу.

– Ну, что делать. Надевай ботинки.

Толкая перед собой коляску с извивающейся Кирсти и таща на ремешке за руку возмущенного Адама, Кейт направилась к многоквартирному дому, где, как она знала, жила Оливия. Ее никто не звал. Праведный гнев заставил Кейт нажать на кнопку звонка. Через стекло она могла разглядеть в прихожей чистый ковер и растение в горшке. Разумеется, отец Оливии позаботился о том, чтобы она жила в приличном месте. Кейт знала, что он был какой-то большой шишкой в правительстве, одним из тех безликих людей, что заседают в комиссиях и негласно решают судьбы миллионов.

Кирсти заверещала писклявым голосом, который Кейт не выносила, а Адам тут же начал капризничать.

– Я туда не хочу, мамочка. Не хочу! – канючил он.

Его любимая фраза. Он был консервативным и неловко чувствовал себя в незнакомых местах или с незнакомыми людьми. Едва ли не боялся их, хотя Кейт и не представляла себе причин подобного поведения. Она отключилась от шума, производимого детьми. Она давно этому научилась. Происходящее не имеет к ней никакого отношения – просто посторонний шум, вроде отбойного молотка или хлопка неисправного двигателя. За матовым стеклом показалась размытая фигура Оливии. Когда дверь открылась, Кейт увидела на Оливии джинсы – прежде она не видела ее в такой одежде. Волосы, стянутые в хвост, грязная футболка – это что, пятно от йогурта? В общем, совсем другой человек. Обычная мамочка.

С запозданием Кейт поняла, что даже не придумала предлога для своего визита. Она просто смотрела на подругу под крещендо криков Кирсти.

– Ливви! Ливви! Я ненавижу маму! – закричал Адам.

Эти звуки были символом плена, в котором томилась Кейт. Но ведь она сама этого хотела, разве не так? Она всегда планировала стать матерью, двое детей к тридцати – план выполнен точно в срок. Но мог ли кто-нибудь представить себе такое? Это ощущение, что у тебя в жизни больше никогда, ни на секунду не будет возможности подумать только о себе?

– Заходите, – Оливия распахнула дверь, и Кейт ощутила решительную перемену ролей: обычно это она приглашала Оливию в свое пространство.

– Мне снять?.. – она вдруг побеспокоилась об обуви.

За дверью квартиры Оливии кремовым оазисом раскинулся ковер.

– Если не трудно.

Она стянула кроссовки и, несмотря на громкие жалобы, убедила разуться Адама. Оливия говорила что-то о напитках.

– Может, налить Адаму сока или еще чего-нибудь?

Глаза Кейт жадно метались по сторонам, пока уши занимал шум, производимый обоими детьми. Квартира Оливии была тихая и милая: картины, книги, ароматические свечи – полная гармония. А за столом, оторвавшись от поедания крошечными ручками ломтиков огурца, сидел ангелочек.

Впоследствии Кейт поняла, что ее посещала смутная мысль, будто с Делией что-то не так и есть причина не показывать ее людям. Когда она увидела девочку, ее словно ударили. Все было наоборот. Оливия скрывала ребенка от Кейт, потому что она была совершенна. Прекрасна. Шлем золотых волос, смущенная улыбка, джинсовый комбинезон с уточкой. Она раскладывала еду на тарелке перед собой, словно дама во время чаепития, и то, как она брала еду – здоровую еду! – уже говорило о ее уме и воспитанности.

– Ты мне не говорила… – выпалила Кейт, не подумав. «Ты не говорила, что у тебя такая красивая девочка».

Оливия подошла к дочери, встала за спинкой стула, на котором девочка стояла на коленях. Ее ножки в полосатых носочках! Розовые уши! Оливия обратилась к ребенку, не к Кейт.

– Милая, это – мамина подруга. А с ней – маленькая девочка и мальчик, с которым можно поиграть. Скажи: «Здравствуйте!»

– Здравствуйте, – послушно произнесла Делия. – Хочешь со мной поиграть?

Она говорила как ребенок на пару лет старше, и, словно чтобы подчеркнуть это неравенство, Адам – четырехлетний, а не трехлетний, как Делия, – дернул мать за руку и гнусавым голосом протянул: