Дик решил, что пора и ему вставить словечко.

— Возьмите с собой ваших лучших людей, эр Дункан, — ободряющим тоном велел он. — Двух сотен вполне хватит. Я тоже пойду вместе с вами.

— Вы должны быть готовы через полчаса, — добавил Ворон, легким движением руки подтверждая приказ Ричарда. — Жду вас и ваших людей в овраге за лагерем.

И, кивнув в ответ на поклон полковника, он исчез в темноте.

— Вы уверены, милорд? — тихо спросил Каллофен у Дика, провожая Первого маршала взглядом. — Разве генерал Феншо не ваш друг?

Ричард слегка поежился.

— Генерал Феншо забылся, — ответил он ледяным тоном.

Оскар и впрямь забылся. Он разглагольствовал, сверкая глазами и раздувая щеки, совершенно не помня, кто стоит перед ним.

— Олларов надо гнать в три шеи, я согласен, но, Леворукий побери, это же не значит, что мы должны взамен сажать себе на шею Раканов! — кипятился генерал. — Нет, Дикон! Раканы живут на подачки Агариса уже четыре столетия, это падальщики, а не властители. Трон должен достаться истинному талигойцу, настоящему воину, одному из нас. И не старику, конечно же, а человеку молодому и опытному, способному повести за собой армию и страну!

Он бы еще пальцем на себя показал, подумал Ричард, досадливо поморщившись. Какой-то там Тримейн, спаси Создатель, метит на трон Раканов! куда катится мир? – и не удержался от насмешки:

— То есть Алве?

Оскар даже не понял иронии.

— Алва утратил прежнюю хватку, — серьезно возразил он. — Раньше он был велик, не спорю, но теперь он только пьет, развратничает и тянет время, которое работает против него. Нет, Алва потерял свой шанс, и ему придется уступить дорогу другим.

Святой Алан! – подумал Дик. Оскар положительно сдурел. Что этот дворянчик из рода Феншо возомнил о себе? Он хотя бы понимает, к кому обращается? С какой стати Ричард Окделл, Ришерт ди Надорэа, должен выслушивать бред выскочки, забывшего свое место? Неужели Феншо и впрямь думает, что Повелитель Скал побежит вслед за зарвавшимся вассалом, чья родословная не идет дальше эсператистских времен?.. Или это вызов?

— Я вас не понимаю, — холодно проговорил Ричард.

«Или это вызов?» – думал Дик, глядя на высокую галерею, с которой раздался ленивый баритон. – «Неужели он хочет поиздеваться? Над кем же: над этими трусами или надо мною? Или над всеми нами?».

Рокэ, герцог Алва, смотрел на него сверху вниз как на забавное животное – во всяком случае так казалось Дику с площади святого Фабиана. Словно ожидая: взбрыкнет жеребенок или не взбрыкнет? Убийца отца! Отродье предателя! Чего он добивается? Зачем он сделал это немыслимое предложение сыну того, кого они затравили и уничтожили? Хочет поглумиться напоследок? Жаждет увидеть, как глупый юнец малодушно отступится, изрыгая проклятия?

Наследник убитого Эгмонта гордо вскинул голову. Что ж! Если это вызов, то он никогда не откажется принять его. Их дуэль начнется раньше времени и не так, как ему хотелось, но он, Ричард Окделл, тоже умеет удивлять. Он не позволит планам Дорака осуществиться!

И Дик решительно взбежал вверх по лестнице.

Пролет кончился, и дверь распахнулась. Его мать даже не подняла головы: она стояла на коленях подле гроба и тихо пела эсператистские молитвы. Часовня святого Алана была полна народу; дядя Эйвон стоял, закрыв руками лицо. От тепла оплывших свечей у Дика тут же разболелась голова.

— Мои добрые эры… — произнес он, едва отдышавшись.

Никто не услышал: голос мальчика потонул в шепоте молитв, подавленных вздохах и рыданиях, в монотонном бормотании отца Маттео, читающего Эсператию. Дик сделал глубокий глоток воздуха, насквозь пропитанного горечью ладана и запахом воска, и произнес снова, напрягая голосовые связки:

— Мои добрые эры!

На сей раз его услышали все, хотя мать по-прежнему не подняла головы. Дворяне его отца – его дворяне! – дружно, как по команде, повернулись к Ричарду. Дядя Эйвон отнял руки от заплаканного лица. Дик стоял перед ними – худой и дрожащий, с красными глазами, но слабости в нем больше не было. Он смотрел на суровые лица своих людей: Сеттон, Кохрани, Макдугал, Тейт, Адгейл, Каллофен, Рут, Лохран… Он помнил их всех по именам.

— Мои добрые эры, — повторил он в третий раз. — Душа моего отца грустит в Рассветных садах, видя ваши слезы… и видя ваше поведение. А я плачу вместе с ней.

На лицах всех присутствующих отразилось недоумение.

— Дикон… — начал дядя Эйвон слабым голосом.

— Матушка не помнит себя от горя, — перебил его Дик, стараясь не вслушиваться в унылое пение, которое герцогиня Мирабелла возобновила после первых же слов сына. — Оттого и распорядилась перенести гроб сюда. А вы послушали ее, хотя все вы знаете: мой отец, пусть и эсператист, всегда прилежно исполнял олларианские обряды. Будь он в силах говорить, он приказал бы вам положить его в церкви святого Андрея, которого всегда чтил. Но мой отец умолк навек, поэтому теперь я приказываю вам, — и Дик прямо посмотрел на каждого, кого называл: — вы, эр Дэвид Сеттон, вы, эр Роберт Кохрани, вы, полковник Дункан Каллофен и вы, эр Александр Тейт, поднимите гроб и перенесите моего отца туда, где он должен бы находиться. Отец Барнаби уже готов начать заупокойную службу.

Его дворяне переглянулись между собой. Для них не составляло секрета: если Дорак проведает, что убитого Эгмонта Окделла похоронили по эсператистскому обряду, герцогиню Мирабеллу ждут крупные неприятности. Мерзавец не замедлит разлучить ее с осиротевшими детьми. Потому-то отец Барнаби Линдхилл, к которому покойный герцог всегда относился дружески и с уважением, потихоньку посоветовал Дику отменить приказ матери.

Мирабелла Надорская наконец-то подняла голову.

— Продолжайте молиться, эры, — проговорила она безжизненным голосом, крепко вцепившись обеими руками в угол простого деревянного гроба.