Но она всё равно держится. Подошедший с утра к её камере человек удивляется, еле удерживая лицо. Вечно собранная, холодная и бесстрастная женщина, известная своей силой воли и выучкой, похожа на извлеченную из подворотни опустившуюся наркоманку. Спутанные волосы, лихорадочно блестящие глаза, тремор пальцев. Ему хочется сходить и проверить, не подменили ли арестантку, но он точно знает, что весь этот блок не открывался с момента, как её поместили сюда.

— Шираиши-сан, — собравшись с духом, говорит он, — Процесс начнется через четыре дня. Я пришёл узнать, не захотите ли вы это время пробыть на новом рабочем месте. Мы все вам покажем…?

Хриплый, еле слышный ответ:

— Да.

— Вам придётся провести несколько часов одной в фургоне для перевозки. Ничего страшного?

Лицо Айки светлеет. На краткий миг она собирается с силами, становясь похожей на себя прежнюю.

— Да, всё в порядке. Ведите.

Это «ведите», сказанное холодным, отстраненным тоном, окончательно успокаивает мужчину. Всё-таки, сидящая сейчас за решеткой женщина впервые в такой ситуации, может, у неё есть какие-то фобии? С этим легко разберутся там, куда её везут. Увидит новую жизнь, поймет новые задачи. Проблема будет решена. А фургон для перевозки особо опасных субъектов? Ну так идеальный способ её отсюда вытащить.

Трещины. Они дрожат. Их много.

Её ведут наружу.

Отец любил её сумасшедшую мать. Та, когда он был под её полным контролем, превращалась в ангела, созданного дарить радость. Если он в чем-то нуждался, она посвящала всю себя, чтобы закрыть эту нужду. Блюдо, атмосфера в доме, образованный собеседник, напарник для игр… кто угодно. Сана не знала ни минуты покоя, совершенствуясь ради своего возлюбленного. Она знала о своих демонах и знала, что нужно делать, чтобы они спали. Но не подозревала, что они никогда не спят. Лишь притворяются.

Да, Акира Кирью, тебе придётся иметь с этим дело.

Фургон. Полностью закрытая толстая стальная коробка с двумя лавками. В них перевозят «надевших черное», сковывают их, иногда даже лежа, фиксируя перевозимые тела под лавками. Все очень прочное, здесь нет никаких удобств. Отсюда невозможно докричаться даже до водителей, которые редко когда сами знают, кого везут. Им и нельзя.

Идеально.

Когда та, кого звали Айкой Шираиши, оказалась одна, когда за её спиной захлопнули толстую железную дверь, этот гулкий хлопок стал последним звуком, что услышало её сознание, державшееся на железном самоконтроле женщины. Оно рухнуло во тьму, всё и сразу, рассыпаясь на мельчайшие обломки. Существо, потянувшее к моментально оскалившимся в безумной улыбке зубам свою левую руку, уже не могло считаться человеком.

Бездна может ждать бесконечно, потому что она всегда дожидается своего.

То, что обнаружат люди, что вскроют запоры изолятора на фургоне для перевозки особо опасных преступников, будет с трудом поддаваться идентификации личности.

Оно будет безнадежно мертвым, за гранью любого спасения… но, при этом, любой, кто увидит этот кошмар, никогда не сможет отказаться от впечатления, что Шираиши Айка умерла, испытывая запредельный уровень счастья.

— Три недели… — медленно и почти зло проговорил я, аккуратно убирая лезвие ножа, зажатого в руке Маны, от горла побледневшей Хиракавы, крайне невовремя вломившейся в наш спортзал, — … три недели ты потеряла на своих раздумьях.

— Я не потеряла, — пролепетали мне в ответ, — Тренировалась! Думала! Помогала тебе с…

Мана, тихо хрюкнув, осела на маты, осознавая, что только что чуть не вскрыла горло лучшей подруги, а я, не обращая на это внимания, принялся читать хафу выговор.

Было за что.

Три недели назад, когда мы пришли домой и почти всю ночь приводили Ману в порядок, даже умудрившись уложить спать, упившаяся пива хафу, встречающая со мной рассвет с крыши «Солнечного цветка», разродилась речью, что долго думала (было бы чем), сильно решалась, мощно волновалась, но, наверное, еще немного подумает, и попросит меня ей заняться, чтобы на этом идиотском турнире «яркоглазых» выступить на полную. Или, как минимум, научиться максимуму, пока мы вместе. Но она еще немного подумает.

Это синеглазая полукровка произнесла, находясь под впечатлением от пива, Маны и вообще жизни, которая, как оказалось, совершенно не вертится вокруг неё. Сейчас же, решившись до конца, он чуть не стала жертвой обычной японской девчонки, которую я периодически стал тренировать. Ну, точнее, уже обычной шестнадцатилетней японской жены.

…девственницы. Но это мелочи.

— Это все она виновата! — тут же нашла крайнюю Асуми, ткнув Ману пальцем в грудь, — Я из-за её жалости теперь выгляжу как курица, смирившаяся с собственной участью!