– Какой же он урод, - произнёс Аватар.

– Кто? – поинтересовался Кузя.

– Да Каштан наш, - пояснил Аватар. – Как он нам пел – «там всё подготовлено к обороне, вы приходите, размещаетесь в хороших, тёплых окопах, есть надёжные, душевные блиндажи, все позиции тщательно замаскированы».

– Он ещё говорил про электричество, - сказал Гоча. – Что где-то тут есть бензогенератор, есть электрочайник…

– Ну ты-то, - усмехнулся Ганс. – Старый воин! И тоже поверил в эти сказки?

– Не поверишь, Ганс, - Гоча посмотрел на своего соратника. – Каштан был так убедителен, что я реально поверил во всё это. А тут… как всегда.

– А почему бы ему не быть убедительным? – спросил Ганс. – Если бы он нам сразу рассказал, как тут на самом деле, ты бы что, пошёл сюда? Конечно, нет.

– Ну да, согласен, - кивнул Гоча.
– Вот нас, вновь прибывших в батальон, сюда по-быстрому и послали, пока мы от других бойцов о реальном положении дел не узнали.

– Не послали, а сослали, - поправил Ганс.

Издали раздался хлопок миномётного выстрела.

– Выход, - громко сказал Гоча и повернувшись к «молодёжи», скомандовал: - В укрытие!

Он сам и Ганс мгновенно исчезли в ближайших углублениях, остальные, ещё пока не представляющие чем чревато промедление, суетливо копошились, выискивая лунки поглубже, почище и посуше.

Нарастающий свист падающей мины так же не придал их действиям скорости, но вот громкий разрыв, сопровождаемый визгом разлетающихся осколков, оказался более убедительным – все попадали на землю и затаились.

– Все целы? – спросил Ганс.

– Все, - крикнул Аватар.

– Аватара слышу, - сказал Ганс. – А остальные?

– Я, кажется, ранен, - крикнул Крот, и через несколько мгновений уже более уверенно заорал: - Я ранен! Кровь хлещет! Помогите!

Ганс быстро подскочил к нему, стал осматривать.

– Куда?

– В ноги! А-а-а!

Ганс повернул Крота на спину, отметив про себя увиденное мокрое пятно, увеличивающееся в районе паха. Внешних повреждений видно не было, и Ганс хлопнул Крота по плечу:

– Всё нормально. Такое тоже бывает. Это у тебя не кровь течёт…

Крот ощупал себя, и глаза его забегали:

– Это непроизвольно… так получилось… оно как бахнет… у меня будто сознание выключило на несколько секунд… я в бессознательном состоянии был, когда это… потекло.

Ганс встал.

– Осматривайте позицию, выбирайте себе места, где будете сидеть все три дня. Маскируемся. Кто не спрячется – оператор будет не виноват! Давайте живее! Немец нас видит, будет время от времени крыть минами, будет атаковать сбросами и «истеричками». Шевелитесь!

Он не смотрел на Крота, оставив того один на один с проявившейся проблемой, и Крот эту деликатность оценил:

– Ганс, спасибо…

– Не ссы, всё будет хорошо, - усмехнулся собеседник. – Ты главное в штаны более серьёзно ничего не выложи. А то стирать здесь негде и нечем.

– Я не хотел, - Крот опустил голову. – Оно само.

– Я знаю, - сказал Ганс. – Ничего страшного. Привыкнешь.

– Когда?

– К вечеру.

– Предлагаю пулемёт поставить здесь, - к Гансу подошёл Максуд. – Если чубатые попрут по балке, с этой позиции они для пулемётчика в одну линию выстроятся, очень удобная цель будет. Если их «бэхой» на край «Зеи» забросят, то отсюда их тоже будет удобно косить фланговым огнём.

– Дельно, - кивнул Ганс. – Где наблатыкался?

– Я «кашник», - ответил Максуд. – Ещё с Бахмута начинал. Полгода от звонка до звонка.

– Понял, - улыбнулся Ганс. – А что же ты раньше о своём прошлом не говорил?

– А зачем? Тебе сказал, ты теперь знаешь. А остальным – зачем это знать? История такая себе… не для всех, - своей фразой Максуд дал Гансу понять, что воспринимает его не так, как остальных, что видит в нём лидера и готов ему доверять не только историю своей жизни, но и нечто больше – в данных условиях, возможно, и саму свою жизнь.

– Согласен, - кивнул Ганс. – Про вашего брата много чего рассказывали, о чём лучше не знать.

– Ну, вот и я про то же.

Максуд, несмотря на такой позывной, был русским. Когда-то давно он застал свою жену в постели с лучшим другом, и в порыве стремительного душевного расстройства, убил на месте обоих – кухонным топориком – раскроив им черепа. Дали ему, учитывая состояние внезапного аффекта, шесть лет колонии, где на пятом году отсидки, на плацу он увидел человека с тремя геройскими звёздами, и услышал его слова «в моём подразделении недопустимы три греха…». Так он оказался в «музыкальном коллективе», а ещё через пару недель – на окраине Бахмута, в Иванграде, и затем дни закрутились как в калейдоскопе – штурмы, штурмы, штурмы. Ему посчастливилось выжить в «Бахмутской мясорубке», которая стала мясорубкой не только для противника. Через полгода он вернулся в родной город, где быстро понял, что там он никому не нужен, и ноги сами привели его в военкомат, где он и подписал контракт. Почему в армию, а не в родной коллектив? Да потому что Марш Справедливости уже отгремел, и «Министерство Наступления» кануло в Лету – пришлось трудоустраиваться в Министерство Обороны.