Моритц оказался весьма приятным молодым человеком, примерно, в возрасте принца Рихарда.
– Принцы всегда начинают службу раньше других, - пожал он плечами в ответ на вопрос Рике.
– А принцы-бастарды - ещё раньше. Их, как и третьих запасных, не жаль.
– И, все же, наверное, приятно достичь определенных высот в вашем возрасте.
– Таких высот как вы, моя дорогая кузина (вы же позволите вас так называть?), мне не достигнуть никогда.
– Почему же? Ваше имя говорит само за себя, - Рике уловила иронию и отплатила той же монетой.
– Увы, кроме имени, ничего королевского во мне нет, - легко отреагировал на подколку Моритц. – Мне иногда кажется, что уважаемый батюшка мог бы и раскошелиться на какое-нибудь менее громкое имя. Не каждый владетель, знаете ли, может позволить себе нанять на службу одного из фон Франкен. Это, конечно, сразу повышает ставки, но и несколько ораничивает выбор мест.

Моритц фон Франкен получил свое назначение довольно быстро, но до отбытия его в гарнизон оставалось еще некоторое время. Хотя он и жаловался на своего сиятельного отца, даже не будь дальнего родства с правящей фамилией, его имя открывало бы ему многие двери. Вот и сейчас, пока двор наслаждался летом и красотами окрестной природы, Моритц блистал среди люнборгской знати.

Он оказался блистательным собеседником, сказывалось воспитание. С кронпринцем Генрихом и старыми вояками он говорил об опыте своей службы при разных дворах. С придворными – об обычаях франкского двора. С дамами - об искусстве. Сам Моритц оказался довольно плохим рифмоплетом, но при этом играл на нескольких музыкальных инструментах. Голосом он обладал хотя и низковатым, немодным, но довольно приятным. И, что особенно порадовало Фредерику, кузен оказался е только знатоком опицианских правил, но и лично был знаком с некоторыми последователями Виттенбергской школы.

В общем, обаятельный франкский принц-бастард довольно легко нашел свое место среди люнборгского рыцарства. И стал одним из любимчиков светских дам. Когда Фредерике докладывали об этом, она только смеялась.
– Грех упрекать молодого холостого рыцаря в том, что он пользуется вниманием дам. Тем более, если дамы – не против.

Дамы были не против. Однако, Моритц умел лавировать, никому не отказывая, но и ничего не обещая.

– Не нравится мне ваш кузен, хоть убейте! – Ворчала Магдалена в те редкие моменты, когда Рике удавалось остаться наедине с компаньонкой.
– Тебе бы все ворчать, Магдалена, - смеясь отмахивались Рике.
– Кузен Моритц - настоящий придворный. С его воспитанием ничего удивительного, что он чувствует себя во дворце, как рыба в воде.
– Лучше бы он сидел в своем гарнизоне, - не сдавалась компаньонка.
– Содержание ему ваш свекр платит отнюдь не за то, чтобы фрейлины при дворе не скучали.
– Ну, я думаю, если Его Величество кузена не гонит, значит его все устраивает.
– Миролюбиво заметила Рике.
– Да и нам, какое дело, как человек проводит свое время. Мне кажется, ты просто наслушалась моей матушки и теперь судишь пристрастно.
– Да уж, вашу дорогую матушку не грех и вспомнить. Яблоко от яблони... Но вы теперь дама замужняя, сама знаете, что себе можно позволять, а что - нет.
– Не забывайся, Магдалена, - строго напомнила Фредерике.

Шутки шутками, сплетни сплетнями, но подобные намеки лучше пресекать в самом начале. Она не делает ничего предосудительного, поэтому и не обязана оправдываться ни перед кем. Тем более, перед прислугой, хоть и благородной и особо доверенной. Сложно упрекать человека, что на новом месте его тянет к родной крови. Тем более, это был прекрасный шанс свести знакомство не только с кузеном, но и, возможность, если понадобится, получить протекцию при одном из дружественных дворов.

Как бы там ни было, в лице кузена Фредерика нашла того человека, который разделял ее интересы. Кроме поэзии им было что ещё обсудить. Например, о военных достижения их общих предков кузен Моритц знал не из семейных, а из государственных хроник. Его рассказы были интересны еще и тем, что раскрывали более широкую перспективу, показывая последствия того или иного выбора не только для семьи. Было странно осознавать, что твоему деду или прадеду выпадало решать судьбы целого континента.

Ещё он довольно тепло отзывался о матери, хотя идею Рике наладить с ней отношения воспринял неоднозначно.
– Понимаете, кузина, - начал он после некоторого раздумья, - матушка, конечно, будет польщена. Но я искренне опасаюсь, что своими действиями вы вновь привлечете к ней светское внимание. А она и в штифт ушла затем, чтобы ее оставили в покое.
– О... А я думала... Фредерике вовремя прикупила язык, чтобы не сказать нечего, не совсем подходящее для светской беседы. Ну не скажешь же, право, что по рассказам графини Марии-Евгении, в штифт Марию-Аврору отправил никто иной, как ее коронованный любовник, освобождая место для новой игрушки. Подобное предположение кузену вряд ли будет приятно услышать. И как сыну Марии-Авроры, и как сыну короля Людовика.
– Вы думали, ее вынудили? – Правильно понял заминку Моритц. – Нет, это не так. Моя матушка – очень своеобразная женщина. Но чтобы понимать это, конечно, надо хотя бы быть с ней знакомым. Свобода всегда была ей милее светских условностей.

Вы никогда не задумывались над тем, что когда случились все эти печальные события в семье, она ведь была старше, чем вы сейчас? Матушка не хотела замуж, а дядя не считал нужным ее неволить. Маленькие прихоти любимой сестры, такие как новое платье или уроки игры на очередном инструменте, не были ему в тягость. Ей нравилось блистать при дворе, вести корреспонденцию с философами и поэтами. Она была счастлива, а замужество сильно ограничило бы ее.

Я думаю, если бы незамужние девицы могли владеть собственностью, дядя просто подарил бы ей поместье из ее приданого и оставил все как есть. Но Фразия – чопорная северная страна, где внешним приличиям до сих пор (а тогда - еще более) отводится очень важная роль. Сейчас матушка – уважаемая аббатиса, равная по влиянию иным графам. Она управляет огромными имениями и меньше всего хочет, чтобы люди припоминали ей невинные развлечения юности.

Фредерике подумала, что роман с одним из наиболее могущественных монархов континента, закончившийся рождением признанного бастарда, с трудом можно назвать «невинными развлечениями». Но если тетка хочет, чтобы о ее бурной юности предпочли забыть, да будет так. В конце концов, она – Фредерике – понятия не имеет, что пришлось пережить Марии-Авроре после официальной отставки при франкском дворе, если теперь жизнь под сенью храма кажется ей высшей степенью свободы.

Появление нового лица во дворце не могло пройти мимо остальных членов королевской семьи. Но если мужчин интересовали, в первую очередь, опыт, умения и связи Моритца, то дамы прислушивались и к сплетням - И что вы о нем скажете?
– Спросила как-то принцесса Мелисса невесток.
– Судя по тому, что собрать ты нас решила как раз тогда, когда у Фредерике назначено свидание с мужем, - принцесса Либуше фыркнула, - сама ты ничего хорошего не скажешь.
– Да-да-да, - цепким взглядом окинула комнату принцесса Агата.
– И амулетики от прослушивания из арсенала мужа ты тоже совершенно случайно всюду развесила - Да нет...
– Мелиссе понадобилось несколько глотков чая, чтобы собраться с мыслями.
– Ничего плохого я тоже не скажу. Но вот почему-то настораживают меня всякие там опальные принцы, хоть вы что ни говорите.
– Ну, допустим, он - не опальный.
– Агата покачала головой.
– Отец и брат к нему относятся вполне неплохо. Говорят, Людовик даже открыто гордится успехами сына. Другое дело, гордому рыцарю хочется собственного успеха, а не подарков от могущественного папеньки. И кто может его в этом упрекнуть? Опять же, Эрик его проверял и, похоже, в этом рыцарь Морит не врёт.
– В этом?
– В этом, да. Я не знаю никого, включая нас с вами, улыбнулась уголком рта Агата, кто мог бы похвастаться, что не врет никогда.
– В этом… В том… Неважно. А ты? Ты о нем что скажешь?
– Ну-у-у... Мне тоже кажется, что мотивы у рыцаря вполне достойные. Но если ты скажешь, что тебя настораживает, мы будем знать, куда посмотреть попристальнее.
– Знала бы я сама. Либуше, а ты что скажешь?
– Ну, я в делах военных привыкла всецело полагаться на Генриха.
– Пожала плечами супруга наследного принца.
– Поэтому я больше смотрела на него как сваха. У меня ещё не всё девушки пристроены, если помните.
– И что, решила уже, кого пристраивать будешь?
– В голосе Мелиссы прозвучал живой интерес. Дело было даже не в праздном любопытстве. Выбранная Либуше кандидатура сама по себе многое говорила о ее отношении к новому рыцарю. Но Либуше только засмеялась в ответ.
– Пока - никого. Пусть будет нагуляется сперва, кобетаж. Знаете, я кажется поняла, почему дамы вокруг этого рыцаря так вьются.
– Да? Расскажи!
– А он им не врет, - в голосе вендской княжны звучало искреннее удивление. – Он как-то умеет говорить каждой то, что она хочет слышать, и при этом ни капельки не врать. То ли и правда такой дамский угодник, что в каждой находит что-то хорошее, то ли так искусно притворяется, что отказывает даже мой дар.
– Ну и Творец с ним, - вздохнула Мелисса. – Это даже неплохо, что куча навязанных нам бездельниц занята чем-то, кроме сплетен о нас. Тех, кто поумнее, на сладенькое так просто не поймать. А с остальными пусть отцы и мужья разбираются.

Три принцессы переглянулись и одновременно вздохнули. В воздухе повисла никем не высказанная мысль о том, что не зря дипломатичная Мелли не пригласила на это чаепитие Фредерике. Пока что близкое общение кузена и кузины еще можно было списать на родство и новизну. Но рано или поздно кому-нибудь в голову может прийти и менее пристойная мысль.

– А кто-нибудь помнит, что там с этим их фразским наследством?
– Спросила невесток Либуше.
– Я, право же, так далеко в склоки тамошней аристократии не вникала. Но мне почему-то все время кажется, что внезапный интерес фон Шатцфельзов к побочному родственнику возник не просто так.