Пока девушка с похожим на беличью мордочку лицом все это тихонько рассказывала, Сюмбюль посмотрела на сидевшую напротив полную женщину, которая делала из теста шарики, а потом какой-то штукой, похожей на шприц, эти шарики надувала. Интересно, это и есть те самые крокембуши?

– Когда эти шарики выпекутся, мы заполним их сладкими взбитыми сливками. А потом положим один на другой, и получится такая вот двухметровая башня.

– А два метра – это в аршин-эндазе [84] сколько будет?

– Ей-богу, не знаю, но повыше нашего росту получится. Уж никак не меньше трех эндазе. Сейчас вот только они испекутся, а заполнять их сливками нас всех позовут.

Сюмбюль нагнулась к ней и спросила на ухо, шепотом:

– А ты наверх хоть разок поднималась, видела гостей?

Ни на секунду не отрываясь от работы, девушка ответила:

– Поднималась. Давеча надо было отдать поднос одному из официантов, вот я и оказалась у самых дверей зала. Столы-то в зале они выставили друг за дружкой. Прямо-таки как вагоны поезда. А столов этих столько – конца и краю нет. И все уставлены блюдами, которых я в жизни не видела. Смотрите, вон там, чуть дальше, поварята – они все работают в домах французов. Это они-то и приготовили все те незнакомые блюда. И чего только еще нет на столах: хавиари, каламари, хтаподи [85] , рыба в майонезном соусе, – но это все уже наши собственные повара готовили. А шампанского-то сколько!..

Сюмбюль знать не знала, что такое майонез, да и шампанского никогда не видела. Но дабы не выдать свое невежество, молчала.

– Пока официант забирал подносы, я успела взглянуть одним глазком на женщин. Ах, хануми му, какие у них платья, какие украшения! Ожерелья сверкают ярче светильников. Они все словно актрисы из тех фильмов, которые показывают в кинотеатре «Пантеон». Прекрасные, роскошные! Платья-то у них пышные-пышные, с длинным-длинным шлейфом, а на ушах и груди блестят алмазы, изумруды да рубины. У некоторых на головах – бриллиантовые диадемы. Они, должно быть, принцессы. Эх, разве это все опишешь? Тут надо своими глазами видеть.

Неожиданно в разговор вступила полная женщина, сидевшая напротив них и готовившая шарики из теста.

– Слышали? Поговаривают, будто на бал приглашен и сам Стергиадис.

Столько лет слыша вокруг греческую речь, Сюмбюль уже достаточно знала язык, чтобы понять слова этой женщины.

– Думаете, он приедет? – спросила она по-турецки.

– Вряд ли. По слухам, он никакие приглашения не принимает. Ужасно своенравный человек. Среди нас никто его не любит. Говорят, что он даже покровительствует туркам.

Девушка-белочка бросила на Мюжгян настороженный взгляд. Но Мюжгян продолжала как ни в чем не бывало раскатывать тесто.

– Стергиадис пытается быть справедливым ко всем, – покачала головой Сюмбюль. – Как только он стал губернатором, он первым же делом наказал тех, кто устроил погромы в турецких кварталах в день, когда прибыла греческая армия. Все те лиходеи и помогавшие им военные получили по заслугам. Убийцам Хасана, хозяина кофейни, их преступление тоже не сошло с рук.

– Да только сейчас такое время, что кто-то все равно останется недоволен; что бы он ни делал, а всем никак не угодит.

– Что могут знать о справедливости эти гяуры, которые пришли и захватили чужую землю? – пробормотала Мюжгян.

Сделав вид, что не слышала ее слов, Сюмбюль повернулась к девушке:

– Меня зовут Сюмбюль. Вы знаете Мустафу-эфенди? Он в соседнем особняке управляющий. Он нам свекор. А это моя невестка Мюжгян. В эти тяжелые времена Мустафа-эфенди, да хранит его Аллах, за нами присматривает, и на эту вот работу нас именно он и пристроил.

Когда девушка услышала имя Мустафы, ее милое лицо озарилось светом. Мюжгян же схватила из посудины еще кусок теста и зло шлепнула его на стол.

– А, очень приятно, Сюмбюль-ханым. Хорика поли [86] . Управлящий Мустафа – почтенный господин. Мы все его очень уважаем, – искренне произнесла девушка.

Не успела Сюмбюль и рта открыть, как вмешалась Мюжгян:

– Постойте, дайте-ка я угадаю. – Она бросила тесто и скалку и теперь с вызовом смотрела, опершись испачканными по локоть в муке руками о стол, на Сюмбюль и ее собеседницу. – В тот день, когда на этого самого Мустафу-эфенди, которого вы якобы так уважаете, напали, когда его избили до потери сознания и, приняв за мертвого, оставили на улице, вы наверняка тоже размахивали флагами и осыпали эвзонов цветами?

На кухне, до этого момента гудевшей, словно пчелиный улей, вдруг стихли все звуки. Сюмбюль почувствовала, как краска заливает ее до самых ушей.

– Мюжгян, не надо, прошу тебя. Мы же в доме иностранцев.

Девушка уставилась на Мюжгян, разинув рот. Сюмбюль коснулась руки невестки. Но та стряхнула ее ладонь, как надоедливую муху.

– Что, неужели я неправду сказала?

Молчание. После секундного замешательства все посчитали за лучшее вернуться к делам. Впрочем, половина работавших на кухне совсем недавно перебрались сюда с Хиоса, и поэтому они ничего не поняли. А остальные предпочли сделать вид, что не поняли или не слышали. Вошедший на кухню старший повар удивился небывалой тишине. Человек он был веселый и добродушный. Во время работы у него всегда под рукой стоял бокал вина. Даже если он и был недоволен тем, что для подготовки к балу наняли еще двух главных поваров, он это ничем не выдавал.