Тяжелые мысли о прошлом темной завесой отгородили Хильми Рахми от настоящего. Он не заметил, что меня бросило в дрожь. Кровь отлила от рук и ног. По всему телу выступили капельки пота. Я попыталась расстегнуть свою гранатового цвета накидку, которую неизвестно для чего надела в такую жару. Не получилось. Наконец я смогла протянуть руку и коснуться Хильми Рахми, прося помощи. Попробовала было встать, но ноги не держали меня, и колени не желали выпрямляться. Висевшие на стене часы бешено кружились вокруг меня, отражавшиеся от зеркал лучи смешивались с мозаичными звездами. Я уже оседала на пол, но тут, как в старом сне, меня подхватили сильные руки Хильми Рахми.

Проснулась я уже в своей комнате. И после этого я поклялась, что впредь не сделаю ни единого шага за порог этого дома.

– Ты только посмотри, что творится-то, а? – проворчала Мюжгян сидевшей рядом с ней Сюмбюль.

Они вместе раскатывали тесто на просторной кухне в особняке Томас-Куков, напоминавшей пчелиный улей, где непрестанно кипела работа. За рядами столов женщины всех возрастов, наклонив свои покрытые разного цвета платками головы, готовили блюда на любой вкус; их умелые пальцы знали свое дело и без остановки закручивали тесто, раскладывали мясо, заворачивали зеленые листья. А главный повар, родом из Италии, ходил меж столами, контролировал работу и раздавал указания на всех языках, бывших в ходу в то время в Смирне. Молодые мужчины забирали уставленные закусками подносы и уносили в зал, полный гостей.

– На что ты жалуешься, Мюжгян? – прошептала ей в ответ Сюмбюль, вытирая испачканный мукой лоб. – Где еще мы сейчас найдем такие хорошие деньги? Сама знаешь, выбирать не приходится. Вот мы упаковываем инжир, и что же? Здесь-то нам за день заплатят в пять раз больше.

– Да брось ты, ей-богу! Неужели мы теперь будем прислуживать этим иностранцам?

– Милая моя, мы здесь не прислуживаем, а готовим бёреки да пахлаву. И всего-то два дня. Эти иностранцы нас даже не увидят, – сказала Сюмбюль, на лице которой тем не менее читалась досада. – Посмотри, сколько теста раскатали. Пока мы все эти бёреки накрутим, успеть бы потом хоть одним глазком посмотреть на этот их бал.

– А вот будь Хильми Рахми здесь, ты бы тоже могла расхаживать в числе приглашенных. Неужели тебе это даже в голову не приходило? А вместо этого ты стоишь на кухне и готовишь для них.

– Постой-постой, дорогая моя! Хильми Рахми ведь даже никакой не генерал. Полковника-то вот только получил. Да и будь он хоть сто раз генералом в этой армии, которую создал Мустафа Кемаль-паша, и что? Иностранцы же не признают правительство в Анкаре.

– Сегодня не признают, а завтра признают и встанут перед нами на колени, – проворчала Мюжгян. Словно вымещая свою злость на тесте, она заработала скалкой с удвоенной силой. С тех пор как Хусейн ушел воевать, невестка сделалась ярой патриоткой, но Сюмбюль к подобным высказываниям уже привыкла. Поэтому лишь молча выложила раскатанные пласты на противень.

– Мюжгян, так тонко не надо. Иначе порвутся, когда положим начинку.

– Ах да, ты ведь у нас все всегда лучше всех знаешь.

– Не обижайся, прошу тебя. Я всего лишь не хочу опозорить нашего свекра Мустафу-бея.

Именно Мустафа предложил им поработать на кухне в имении Томас-Куков, где устраивался новогодний бал, на который были приглашены все самые богатые и знатные люди Смирны, Борновы, Буджи и Корделио. Приготовления шли уже не одну неделю, а на саму праздничную ночь наняли множество дополнительной прислуги и поваров из Смирны.

– Ты посмотри, сколько на кухне работников, весь город здесь!

Сюмбюль окинула взглядом кухню, занимавшую весь первый этаж особняка Томас-Куков. Вообще-то, даже язык не поворачивался назвать это место просто кухней. Огромное помещение с несколькими чуланами и печами, где вплотную стояло множество столов, и у каждого – свое предназначение: эти вот, например, – только для лука, а те – для теста. На вбитых в стену гвоздях висели приспособления, которые Сюмбюль в жизни не видела. Некоторые из них даже работали на электричестве. Но пользоваться машинами, от рева которых Сюмбюль с Мюжгян всякий раз подскакивали, разрешалось только слугам Томас-Куков, да и то не всем. Недавно вот главный повар застал врасплох какую-то женщину, которая, видимо, не должна была даже приближаться к электрическому миксеру, и такой шум поднял!

– Этот аппарат Эдвард-бей из Америки привез, и с ним уже немало людей без пальцев остались. Поэтому старший повар так и щепетильничает. В такой день несчастный случай совсем некстати будет, – негромко сказала сидевшая рядом с Сюмбюль девушка.

Волосы у нее были повязаны легким голубым платком, а миловидное лицо напоминало беличью мордочку. Даже когда она говорила, пальцы ее продолжали очищать фисташки, горкой лежавшие перед ней. Фисташки эти, высвобожденные из скорлупы, отправятся затем в ступку, а оттуда – на сладкую пахлаву.

Мюжгян бросила на девушку недовольный взгляд. После того как Хусейн умчался воевать, она перестала разговаривать с христианами. Теперь она даже не переступала порог их лавок и магазинчиков.

– Эдвард-бей и так немного не в духе из-за того, что пришлось нанять еще двух главных поваров, – продолжила девушка.

– Это что же, здесь, на кухне, три главных повара сейчас?

– Да. Тот повар-итальянец, который только что сюда подходил, как раз и работает у Томас-Куков постоянно. Но Хелена-ханым еще двоих привезла из Смирны. Только на время бала. Один из них – мастер по рыбе. А чем второй занимается, я, честно говоря, так и не поняла. Ах да, и Хайгухи-ханым, конечно же, сегодня здесь. Она десертами заведует. Это ведь именно она и учила нас их готовить. Еще в те давние дни, когда устраивались приемы. Профитроли, карамельные пудинги, крокембуши… Она жена известного пекаря Берберяна. У них лавка на набережной. Знаете? Да кроме них и нет больше армян, которые бы выпечкой разной занимались.