И он в подтверждение протянул ко мне широкие, как лопаты, ладони и пожал квадратными плечами. Да, грации Мэйлира или Хоэла ему недоставало, но у Уина было достаточно и собственного простого обаяния.

– Ты же понимаешь, что я не про внешность, – поморщилась я.

– Про Хита? Да зачем ты его вообще слушаешь! – с досадой бросил парень. – Он намеренно тебя задевает. Как ты думаешь, кто экзамены хуже всех сдал? А взяли его, потому что старший брат блистает в академии и потому что денег у их отца – с Облачные вершины. Хит это понимает, вот и ищет, кого бы ниже себя опустить.

– Уин. Я вообще не сдавала экзамены.

Он недоверчиво посмотрел на меня. Затем его лицо прояснилось.

– А, так у тебя же магический дар…

– И дара у меня нет, – перебила я. – По крайней мере, магического. Во мне ни капли волшебства – вот вообще.

Уин сдвинул широкие брови.

– Значит, про тебя и архея Коллара говорят правду? Ты его дочь?

Я вздохнула. Скрывать истинное положение дел не было смысла – рано или поздно все станет явным. Да и Силвейн не советовал так делать.

– Если и его, мне об этом неизвестно. Я никак не связана ни с археем, ни с предсказанием, которое он тут вчера зачитывал.

Мы молча стояли друг напротив друга. Над нами нависали арка ворот и щиты с гербами академии. Из низко нависших туч закапал мелкий дождик, и Уин был вынужден сдвинуться ближе ко мне, чтобы не промокнуть.

– Ты же к своему… Закату, да? – тихо спросил он. – Грифона так зовут?

Я кивнула.

– А… это… – Уин замялся. – Мне можно на него посмотреть?

Склонив голову, я наблюдала за тем, как он смущенно отводит глаза. Это выглядело забавно с учетом его простецкой внешности. Крепким парням-простолюдинам вроде него смущение редко было свойственно.

Но сильнее всего меня удивляло, что он до сих пор здесь. Я ведь уже призналась, что пророчество оракула не может быть обо мне. И если с Силвейном все было просто и ясно сразу, то в случае с Уином меня, похоже, ожидала загадка.

Поколебавшись, я снова кивнула. Как и в случае с магической одаренностью, тянуть с этим не было проку. Хиту понадобилось полдня, чтобы узнать, кем я работала раньше. На выяснение, где живет мой грифоненок, понадобится и того меньше. Лучше мне самой это раскрыть, чем потом меня подловят на вранье, которого не было.

– Идем.

– А разве грифоньи гнезда не наверху? – уточнил он, когда я направилась вниз, к хозяйственным постройкам.

– Наверху, – согласилась я, продолжая спускаться.

Повторять приглашение не потребовалось. Через несколько мгновений раздался звук быстрых шагов, и Уин поравнялся со мной.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты девушка-тайна? – спросил он.

– То же самое могу сказать о тебе, – я показала язык.

Уин рассмеялся.

– Да какие у меня секреты? Я тебе все в первом же разговоре выдал. Странная ты все же. Но так интереснее.

Я отвернулась и украдкой улыбнулась.

Когда мы дошли до авиария, дождик капать перестал. Из-за туч выглянуло солнце, на миг ослепив нас золотым диском. Уин, судя по слегка вытянувшему лицу, уже все начал понимать, однако пока молчал, а я не спешила оправдываться. Он же хотел повидаться с грифонами? Ну так вот они! А что отбракованные – это уже дело десятое. Я тоже не из высшего света.

Стражник у ворот авиария бросил на нас хмурый взгляд.

– Вход в авиарий разрешен только тем, кто ухаживает за грифонами внутри, – сказал он. Будь у него алебарда, наверное, еще бы ей и вход перекрыл, словно королевский гвардеец.

– Добрый день! – бодро начала я. – Я и есть та, кто ухаживает за грифоненком. Вы меня разве не помните?

– Тебя – да. А его, – стражник указал на Уина, – в моем списке приказов не было.

– Э-э… – промычал тот, склонился ближе ко мне и почти на самое ухо прошептал: – Может, мне в самом деле не стоит туда идти?

– Но ты ведь хотел, – удивилась я.

Затем проследила за его взглядом.

Ага. Гордец, о характере которого прекрасно говорила его кличка, опять рвался из авиария наружу. Но поскольку на воротах, как оказалось, висело заклятие, пропускающее лишь людей, грифон бился о натянутую сетку. Это продолжалось каждый день и ничем хорошим не заканчивалось – Гордец добивался только того, что ранил сам себя. Остановиться и прекратить бессмысленное занятие ему, видимо, мешала… ну да, гордость.