Гарт умел плавать, хоть и не очень хорошо, но все же ему удалось добраться до тральщика, который находился примерно в миле от него. В самой бухте было немало судов, однако, похоже, никто из них не спешил подбирать людей с «Ланкастрии», которая накренилась на один борт и начала быстро погружаться; среди пассажиров, военных и гражданских, многие не умели плавать. «Стоял прекрасный солнечный день, – рассказывал Гарт, – отчего все происходящее походило на какую-то страшную фантасмагорию. Когда я подплыл к тральщику, корма „Ланкастрии“ исчезла под водой, судно перевернулось и ушло на дно. Его палубы были забиты людьми; пока корабль тонул, они продолжали петь „Roll Out the Barrel “ [39] . Волны уже сомкнулись над „Ланкастрией“, а спасательные шлюпки так и не были высланы. Все, кто хоть как-то мог держаться на поверхности, как и я, поплыли к другим кораблям». Сразу по горячим следам я записала рассказ Гарта Андервуда. Это постыдная история, которая не делает чести людям, находившимся в тот момент у власти.

Гарт был студентом-биологом. Обладая цепким взглядом ученого, он привык подмечать мельчайшие детали. К тому же ученого прежде всего интересуют факты, а не эмоции. Даже перед лицом смертельной опасности Гарт обратил внимание на оглушенных взрывом мелких рыбешек, которые всплыли кверху брюхом и покачивались вокруг него на волнах. Когда траулер прибыл в Плимут, он вспомнил, что хордовые ланцетники впервые были обнаружены именно в том районе возле Эдистонских скал. История Гарта, изложенная в его невозмутимой мальчишеской манере, настолько потрясла меня, что несколько дней я не могла думать ни о чем другом. Меня преследовало видение обреченной «Ланкастрии», уходящей на дно вместе с молодыми солдатами: они стояли на палубе и распевали задорную песенку до тех пор, пока их не смыло в море.

Примерно в это же время вернулся молодой муж Салли Клэпкотт, история которого оказалась не менее ужасной: в их корабль попала торпеда. К счастью, ему, как и Гарту, удалось выжить. Но самое страшное – мы все знали, что и ему, и Гарту вскоре предстоит вернуться в свою часть и их снова отправят воевать на континент.

Жизнь в Челси, если не считать нехватки продовольствия, затемнения, заграждений из колючей проволоки, мешков с песком и выросших повсюду бомбоубежищ, не сильно изменилась. Я отправила матери в Плимут письмо, описав тот кошмар, который довелось пережить Гарту. Он с особой теплотой отзывался о гостеприимстве жителей моего родного города, щедро распахнувших двери, чтобы принять у себя полуодетых, усталых и голодных солдат. Позже мы узнали, что четыре пятых Британского экспедиционного корпуса удалось спасти и вывезти с материка. Но я не могла перестать думать о несчастных парнях с «Ланкастрии» и не могла больше выносить популярный мотив «Roll Out the Barrel», звучащий на каждом углу.

В те напряженные, полные тревоги дни, когда шла эвакуация войск из Дюнкерка, нам приходилось заниматься подготовкой к эвакуации юных лондонцев. Более шестисот тысяч детей были вывезены из города осенью 1939 года, однако затем многие приехали обратно. Авианалетов, которых все опасались, так и не было, а малыши и родители соскучились друг по другу и начали потихоньку возвращаться домой. Адмиралтейство сообщило, что 228 британских военно-морских кораблей и 625 гражданских судов, участвовавших в операции по спасению в Дюнкерке, перевезли более 335 тысяч человек и что шесть эсминцев и двадцать четыре малых боевых корабля были потеряны. Операция завершилась 5 июня 1940 года, а несколько дней спустя «Таймс» опубликовала длинные списки погибших и пропавших без вести. Воскресным днем 9 июня я прогуливалась по набережной вместе с моим женихом Ричардом и старшей дочерью Кэтлин – Энн. Нас обогнал мужчина, с которым мы познакомились на волонтерских учениях, он служил в пожарной бригаде. Завидев меня, мужчина крикнул на ходу: «Они скоро будут здесь! Встретим их как полагается!»

– Кого? – крикнула я в ответ.

– Лодки! Один из наших пожарных катеров тоже был в Дюнкерке.

Новость быстро облетела всю округу, и мы поспешили к Вестминстерскому мосту. Там уже собралась большая толпа. И вот на реке появились маленькие потрепанные лодчонки с грязными облупившимися боками, словно невзрачные креветки на лотке у торговки. Я видела их скопление в гавани Дувра. Сейчас они растянулись по всей Темзе. Толпа взорвалась возгласами ликования. Героев приветствовали на всех мостах.

Лодки шли небольшими группами, по две-три, их тянули за собой буксиры. Прекрасное зрелище, от которого перехватывало горло, а к глазам подступали слезы. Я помнила, как они стояли в переполненной Дуврской гавани – отличная мишень для вражеской авиации, – а теперь наблюдала за их скромным, почти незаметным, возвращением к родным причалам после всех опасностей, которым они подверглись, чтобы доставить наших мальчиков домой. Я поделилась впечатлениями с Томом Бейнсом, увидев на следующий день, как он чистит свое суденышко возле пристани.

– А чего вы ожидали? – пожал плечами Том. – Победные флаги нынче вывешивать нельзя – война. Откровенно говоря, нам, как и нашим мальчишкам, хотелось одного: поскорее добраться до дома и завалиться спать.

Июнь, обычно самый веселый и светлый месяц, начавшийся в этом году с трагедии в Дюнкерке, завершился событием, о котором я уже упоминала и в котором виделись еще более мрачные предзнаменования: была объявлена новая эвакуация детей, продолжавшаяся почти неделю. На вокзалах вновь можно было наблюдать знакомую картину: толпы маленьких пассажиров, отважно улыбающихся и горько плачущих, отходящие поезда и машущие вслед родители. Но на этот раз настроение было гораздо тревожнее: угроза, нависавшая над нами черной тенью, омрачала сердца тех, кто еще полгода назад посмеивался над принимаемыми мерами; теперь все с беспокойством задавались вопросом, к чему приведет стремительное продвижение гитлеровских войск в Европе? А что, если Франция падет? Немцы пойдут на Англию? Нет, это немыслимо, Франция никогда не отступит. Разве французы не победили Германию в минувшей войне? Разве не были они самой воинственно настроенной нацией?

Прибытие в Великобританию короля Норвегии Хокона с наследным принцем Улафом и норвежским кабинетом министров в качестве правительства только увеличило наши опасения. Споры среди волонтеров службы первой медицинской помощи вспыхивали всякий раз, когда у нас выпадала свободная минута. Мы были молодыми и горячими и бойко рассуждали о том, что правильно и неправильно, переходя порой к серьезным словесным баталиям. Одна из старших сестер отделения была замужем за членом Британского союза фашистов, ее взгляды, хоть и вполне лояльные по отношению к стране, все же существенно отличались от наших. Иногда Рут и Бетти, коменданты больницы, вмешивались в перепалки и, чтобы положить им конец, давали какое-нибудь задание или заставляли штудировать курс по уходу за больными, который читала волонтерам доктор Керр, молодая энергичная женщина. Мобильные медицинские бригады формировались, как правило, из более опытных сестер, а волонтеры работали под присмотром врачей в больнице, многие были этим недовольны и мечтали поскорее оказаться в гуще событий. Кое-кто даже завидовал, что меня пригласили в комитет помощи беженцам, они считали – мне повезло. Я же не была в этом уверена. На дежурствах в пункте первой помощи у вас всегда оставалось достаточно свободного времени. Большинство девушек занимались вязанием, но я совершенно не умела держать спицы в руках и предпочитала читать или рисовать. Теперь же вдруг выяснилось, что у меня вообще не остается свободного времени, поскольку я занимаюсь только одним: добываю необходимые вещи для беженцев. С утра до ночи мне приходилось носиться по городу, проявляя чудеса изобретательности, но что бы я ни делала, этого всегда оказывалось недостаточно. Беженцы были требовательны и капризны. И если до сих пор я придерживалась убеждения, что люди, которым помогают, обычно проявляют благодарность, то вскоре оно улетучилось.