Теперь я каждый день работала в больнице, поскольку летом многие волонтеры уехали из города. Смены длились по четыре часа, и мы с Кэтлин часто обедали вместе. Днем наши канадские постояльцы питались в своей армейской столовой, а утром и вечером мы приглашали их к столу.

Молодой человек, поселившийся у меня в гостевой комнате, оказался не канадцем, но американцем, который поступил добровольцем в Королевский военный корпус Канады. Звали его Ларри. Он был милейшим парнем огромного роста, при этом застенчивым, как мальчишка, и слегка замкнутым. Его родители жили в Сент-Луисе. В чужой стране, вдали от родных и друзей, Ларри чувствовал себя одиноким. Нам с миссис Фрит хотелось продемонстрировать, насколько сильно мы благодарны людям вроде Ларри за то, что в трудную минуту они решили прийти нам на помощь. С первого дня мы приняли нашего постояльца как члена семьи.

Вскоре Ларри стал сопровождать меня во время визитов к беженцам и мгновенно подружился с многочисленными ребятишками. В карманах у него всегда имелись наготове сладости. Дети обожали Ларри, а он умел находить с ними общий язык. Мы брали ребят по очереди в увлекательные походы по магазинам, позволяя каждому малышу выбрать себе игрушку.

Постоялец Кэтлин, служивший в одном подразделении с Ларри, был еще крупнее своего товарища – выше шести футов ростом – и такой же застенчивый. Фамилия моего американца была Лоуренс, но он предпочитал, чтобы к нему обращались по имени – формальности британского этикета мало беспокоили Ларри. Сесил Стейнтон – так звали канадца Кэтлин – высокий и широкоплечий, двигался на удивление легко и беззвучно: прежде чем поступить в армию, Сесил занимался охотой на побережье Гудзона. Мне нравились эти молодые сильные мужчины, в них чувствовалось что-то живое и подлинное.

Радиопередачи Марджери Скотт о жизни беженцев и ее письма друзьям в Канаду не остались без ответа: мы получили большую партию посылок. Хорошо продуманные и тщательно упакованные, собранные со вниманием и заботой: одеяла, пушистые и мягкие, а не потертые, отслужившие свой век покрывала, которые отдают, чтобы не выбрасывать на помойку; трикотажные изделия, пальто, носки, обувь – всё самого лучшего качества, всевозможные свитера и кофты с вложенными в карманы плитками шоколада и масса мелких туалетных принадлежностей – всё, что может понадобиться беженцу. Хотя порой эти посылки становились не только поводом для радости, но и источником проблем. Те, кому поначалу достались поношенные вещи, снова являлись в Кросби-холл с просьбой обменять старую одежду на новую. Мы называли такие сделки «вернуть перегоревшую лампочку». Однако поток благотворительной помощи из Канады не прекращался, и вскоре у всех наших подопечных появились обновки.

Временное затишье, наступившее после событий в Европе, закончилось. Последующие месяцы авианалеты, особенно в прибрежных городах Англии, стали неотъемлемой частью жизни горожан. В конце июля противник предпринял массированную атаку на Дувр. В воздух поднялись десятки наших истребителей, и в небе завязался ожесточенный бой, о напряженности которого можно судить уже по тому, что за тридцать минут сражения было уничтожено семнадцать вражеских самолетов. Говорили, что перед нападением немцы провели масштабную разведку, воспользовавшись при этом самолетами Красного Креста. Оставалось лишь благодарить судьбу за то, что по какой-то неведомой нам причине гитлеровцы не напали в жаркие июньские дни, когда бухта Дувра была под завязку забита баркасами и шлюпками беженцев, прибывающих из Голландии и Бельгии. Я хорошо помню французских солдат, как они с опаской поглядывали в безоблачное небо, а также женщин с детьми, которые, едва ступив на берег, стремились спрятаться под любым навесом, лишь бы не оставаться на открытой местности.

В конце августа Ричарду дали небольшой отпуск. Мы решили выбраться на недельку из Лондона и отправились в Ньюлендс-Корнер – полюбоваться красотами Даунса [54] . Отель, в котором мы остановились, раньше был частным домом. Гостям разрешалось пользоваться огромной библиотекой, для нас с Ричардом, заядлых любителей чтения, это стало еще одним удовольствием, как и долгие прогулки в восхитительных садах, окружавших поместье. Перед отъездом из Лондона нам пришлось пережить несколько объявлений воздушной тревоги; к счастью, оповещения были совсем короткими.

В те дни я работала в диспетчерской ратуши, подменяя одну из ушедших в отпуск телефонисток. Для оповещения использовалась система цветовых сигналов. Фиолетовый предупреждал, что береговые наблюдатели заметили приближение вражеских самолетов. Затем следовал желтый – сигнал готовности всем службам противовоздушной обороны. И наконец, красный – звуковая тревога для граждан. Все посты гражданской обороны имели телефонную связь с центральной диспетчерской, куда передавали сведения о происшествиях и запросы на оказание помощи спасателей и медиков. Думаю, и волонтеры, и штатные сотрудники испытывали невероятное напряжение: мы понимали, что красный сигнал тревоги больше не является учебным – все происходит по-настоящему, и с волнением ждали, когда настанет пора взяться за дело. После стольких тренировок мы не могли подвести нашего неутомимого наставника, мистера Кейна. Диспетчеры были настроены решительно, готовясь с максимальной эффективностью выполнить свою работу. Но затем пришел белый сигнал – отбой тревоги. Мы вздохнули с облегчением, смешанным с некоторой долей разочарования: нам не довелось продемонстрировать мастерство и доказать, что мистер Кейн не напрасно потратил столько времени и сил на наше обучение.

Мы с Ричардом отправились в дорогу 24 августа. Миссис Фрит обещала присмотреть за нашим постояльцем, а Кэтлин предложила Ларри завтракать и ужинать у нее вместе с Сесилом.

Местность в районе Хогс-Бэка, в северной части Даунса, была на редкость живописной, погода стояла замечательная – солнечная и теплая, идеально подходящая для неспешных прогулок. Друг Ричарда, также работавший в кабинете министров, Делвис Моулсворт, которого мы прозвали Моли, приехал к нам в гости вместе с женой Евой. Первые несколько дней были просто великолепны: мы прошагали многие мили, следуя за изгибами старых пастушеских троп в холмах Хогс-Бэка, с их гребней перед нами открывались захватывающие виды, ландшафт внизу напоминал пеструю географическую карту. А затем до нас стали долетать отдаленные завывания сирен воздушной тревоги. Но на открытой местности трудно было понять, откуда именно они доносятся. На наши расспросы в отеле никто не мог толком ничего ответить, редкие путники, попадавшиеся на дороге, казалось, и вовсе не обращали внимания на далекие звуки.

Мы не раз становились свидетелями воздушных боев. Однако служащий отеля сказал нам, что столкновения начались еще во времена Дюнкерка. Теперь, в конце августа, мы своими глазами видели, как наши спитфайры гоняются за мессершмиттами, слышали стрекот пулеметных очередей и наблюдали, как парашютисты выбрасываются из подбитых самолетов и как падают сами самолеты, объятые жарким пламенем.

Поначалу трудно было поверить, что перед нами разворачивается настоящая смертельная схватка, а не шоу, которое демонстрируют публике на авиасалоне в Хендоне. Но, даже понимая это, невозможно было отделаться от тошнотворного чувства азарта, словно мы всё еще продолжали смотреть показательные выступление асов – правда, ни на одном авиасалоне вам не удастся увидеть столь виртуозную технику пилотажа! Боевые машины закладывали крутые виражи, ныряли то вверх, то вниз и переворачивались в воздухе, их сверкающие на солнце силуэты были хорошо видны на фоне чистого голубого неба. Орудия выплевывали ослепительные огненные вспышки, пока наконец один из противников не устремлялся прямиком на другого, после чего тот уходил в роковое пике, оставляя за собой длинный шлейф черного дыма; часто, прежде чем следовал финальный удар о землю, от гибнущего самолета успевал отделиться прозрачный купол парашюта, похожий на маленький игрушечный зонтик.